Щебенка забарабанила по днищу, 'Мустанг', взревев мотором, выбрался из канавы, Джой, оторвав взгляд от банки, увидел, как почтовый ящик валится на бок после тесного общения с передним бампером. Автомобиль выехал на лужайку первого встретившегося им дома Коул-Вэлью и остановился в нескольких дюймах от крыльца.

И мгновенно Джой мысленно перенесся в ту ночь, когда проскочил мимо поворота на Коул-Вэлью:

'...он мчится по автостраде слишком быстро для столь дождливой погоды, убегает, словно за ним гонится демон, его что-то мучает, он клянет бога и одновременно молится ему. Желудок скрутило, жжет, как огнем. В бардачке лежит упаковка «Тамс»[8] . Держа руль одной рукой, Джой наклоняется направо, нажимает кнопку, крышка бардачка откидывается. Он сует руку в маленький ящичек, ищет таблетки... и нащупывает банку. Не может понять, что это. Он никакую банку туда не ставил. Вынимает. В свете фар большого грузовика, приближающегося по встречной полосе, видит содержимое банки. То ли непроизвольно выворачивает руль, то ли шины скользят по мокрой дороге, но внезапно «Мустанг» выходит из-под контроля, его тянет вбок. Столб рекламного щита. Ужасный удар. Джой вышибает головой боковое стекло. К счастью, оно разлетается в крошку, но все-таки без порезов дело не обходится. Отброшенный от столба, «Мустанг» ударяется о рельс заграждения. Останавливается. Джой с трудом открывает перекошенную дверь, вылезает из кабины под дождь. Он должен избавиться от банки, Господи Иисусе, должен избавиться от нее до того, как кто-то остановится, чтобы помочь ему. В эту мерзкую погоду автомобилей на трассе немного, но среди водителей обязательно найдется добрый самаритянин, аккурат в тот самый момент, когда посторонние не нужны. Джой никак не может найти банку. Нет. Неужели он потерял ее? Лихорадочно ощупывает пол перед сиденьем водителя. Рука натыкается на холодное стекло. Банка цела. Крышка навинчена. Слава богу, слава богу. С банкой в руке Джой обегает автомобиль спереди, спешит к ограждению. За ним – поле, заросшее высокими сорняками. Со всей силой он зашвыривает банку в темноту и в изнеможении сползает на асфальт. Потом провал в памяти, он стоит у края автострады, не понимая, что он тут делает, как сюда попал. Ледяной дождь сечет голые руки и лицо. Голова раскалывается.

Джой подносит руку ко лбу, находит рваную рану. Ему нужна медицинская помощь. Возможно, на рану придется наложить швы. Забравшись в «Мустанг», он с облегчением обнаруживает, что машина на ходу и покореженным крылом не заклинило переднее колесо. Значит, все будет хорошо. Все будет хорошо'.

Сидя в 'Мустанге' перед неизвестно чьим домом в Коул-Вэлью, только что разнеся передним бампером почтовый ящик, Джой вдруг осознал, что, уехав с места аварии на автостраде двадцать лет назад, он забыл про банку и глаза. То ли травма головы привела к частичной потери памяти... то ли он приказал себе забыть. И с болью в сердце подумал, что второе объяснение ближе к истине, что его подвела не физиология, а мужество.

В этой альтернативной реальности банка, которую он забросил на заросшее сорняками поле, оказалась у Селесты. Девушка выронила фонарь и теперь держала банку обеими руками, возможно, боялась, что крышка соскочит и содержимое банки выплеснется ей на колени. А потом сунула банку обратно в бардачок и захлопнула крышку.

Тяжело дыша, чуть ли не рыдая, Селеста обхватила себя руками, наклонилась вперед. 'О дерьмо, дерьмо, дерьмо...' – повторяла она слово, которое нечасто слетало с ее губ.

Шеннон сжимал руль с такой силой, что не удивился бы, если бы тот развалился. Ураган, бушующий в душе Джоя, дал бы сто очков форы дождю и ветру, терзающим 'Мустанг'. Еще чуть-чуть, и Джой понял бы, откуда взялась банка, чьи в ней оказались глаза, что сие означало, почему двадцать лет его мозг блокировал это воспоминание. Но Джой не мог заставить себя переступить черту, нырнуть в холодные глубины правды, возможно, потому, что знал: ему не хватит духа сжиться с тем, что он найдет на дне.

– Я не могу, – жалобно пролепетал он.

Селеста медленно подняла голову.

В прекрасных глазах читались необычайная сила характера, мудрость, не свойственная ее юному возрасту, и что-то еще, осознание чего-то нового, о чем она раньше не подозревала. Быть может, ей открылось, на какое зло способен человек. Внешне она ничем не отличалась от той девушки, которую Джой посадил в машину в восьми или десяти милях от города, но внутренне кардинальным образом переменилась и более не могла вернуться в то состояние наивности, в каком пребывала до этой ночи. Школьницы, которая краснела, признаваясь, что по уши влюбилась в него, больше не было, а от этого на душе у Джоя стало невыносимо грустно.

– Это не я, – сказал Джой.

– Я знаю, – ответила Селеста без тени сомнения. Посмотрела на бардачок, потом на него. – Ты не мог. Не ты. Не ты, Джой, никогда. Ты на такое не способен.

Вновь он подступил к черте, за которой открывалась истина, но волна душевной боли отнесла его назад.

– Должно быть, это ее глаза.

– Блондинки, завернутой в пленку?

– Да. И я думаю, как-то... каким-то образом я знаю, кто она, знаю, как умерла, как ей вырезали глаза. Но не могу вспомнить.

– Раньше ты говорил, что она – нечто большее, чем иллюзия, больше, чем пьяная галлюцинация.

– Да. Точно. Она – воспоминание. Я ее видел наяву где-то, когда-то, – он приложил руку ко лбу, пальцами сжал череп с такой силой, что по руке пробежала дрожь, будто вытаскивал из себя забытое.

– Кто мог забраться в твой автомобиль и оставить в бардачке банку? – спросила она.

– Не знаю.

– Где ты провел вечер, до того, как поехал в колледж?

– В Ашервиле. В доме родителей. До того, как остановился у твоего 'Валианта', никуда не заезжал.

– 'Мустанг' стоял в гараже?

– У нас нет гаража. Дом... не такой большой.