Он включил его, всмотрелся в обе ладони. Когда он видел их в последний раз, стигматы затягивались. Теперь вновь открылись, и из них текла кровь.
– Что ты видишь, Джой? – спросила Селеста, увидев на его лице вернувшийся страх.
– Дыры от гвоздей.
– Там ничего нет.
– Сочащиеся кровью.
– На моих руках ничего нет.
– Тебе не дано их видеть, но ты должна верить.
Осторожно он коснулся ее ладони. Когда поднял палец, подушечка блестела от ее крови.
– Я вижу. Чувствую. Для меня все это – пугающая реальность.
Посмотрев на Селесту, Джой увидел, что ее широко раскрытые глаза не отрываются от пятна крови на подушечке пальца. Губы разошлись, образовав овал изумления.
– Ты... ты, должно быть, порезался.
– Так ты видишь?
– На твоем пальце, – подтвердила она с дрожью в голосе.
– А на своей руке?
Она покачала головой.
– На моих руках ничего нет.
Он прикоснулся к ее ладони вторым пальцем. И на нем появилось кровавое пятнышко.
– Я вижу, – ее голос дрожал. – На двух пальцах.
Произошло пресуществление. Воображаемая кровь на ее руке трансформировалась, благодаря его прикосновению и, разумеется, какому-то чуду, в реальную.
Селеста провела пальцами левой руки по ладони правой, но крови не появилось.
По радио Джим Кроус, еще не погибший в авиакатастрофе, пел 'Время в бутылке'.
– Наверное, ты не можешь видеть собственную судьбу, глядя на себя, – предположил Джой. – Кто из нас может? Но как-то... через меня... через мое прикосновение, тебе... ну, не знаю... дают знак.
Он мягко приложил к ладони Селесты третий палец, и его подушечка тоже окрасилась кровью.
– Знак, – повторила она, до конца не осознавая, что происходит.
– Так что ты мне поверишь. Этот знак нужен, чтобы ты мне поверила. Потому что, если ты мне не поверишь, я, возможно, не смогу тебе помочь. А если я не смогу помочь тебе, то не помогу и себе.
– Твое прикосновение, – прошептала она, беря его левую руку в свои. – Твое прикосновение, – она встретилась с ним взглядом. – Джой... что со мной случится... что случилось бы со мной, если бы ты не приехал?
– Тебя бы изнасиловали, – с абсолютной убежденностью ответил он, пусть и не понимал, откуда ему это известно. – Насиловали. Били. Мучили. В конце концов убили.
– Мужчина в другом автомобиле, – она всматривалась в черную дорогу. Дрожал уже не только голос, но и все тело.
– Думаю, да, – ответил Джой. – Думаю... он это проделывал и раньше. Блондинка, завернутая в прозрачную пленку.
– Я боюсь.
– У нас есть шанс.
– Ты еще не объяснил. Не рассказал. Насчет 'Шеви', на котором ты вроде бы приехал... насчет того, что тебе сорок лет...
Селеста отпустила его руку, измазанную ее кровью. Джой вытер кровь о джинсы. Направил луч фонаря на ладони.
– Раны становятся больше. Судьба, грозящая тебе участь... как ни назови, вероятность того, что тебе не удастся ее избежать, растет.
– Он возвращается?
– Не знаю. Возможно. Почему-то... когда мы едем, то находимся в большей безопасности. Раны закрываются, затягиваются. Пока мы едем, что-то может перемениться, остается надежда.
Джой выключил фонарь, отдал девушке. Отпустил ручник, выехал на Коул-Вэлью-роуд.
– Может, нам не стоит ехать следом за ним? – спросила Селеста. – Может, нам лучше вернуться на шоссе, поехать в Ашервиль или куда-то еще, куда угодно, лишь бы от него подальше.
– Я думаю, для нас это будет конец. Если мы убежим... если свернем не на ту дорогу, как уже сворачивал я... мы не увидим милосердия небес.
– Может, нам надо обратиться за помощью?
– Кто нам поверит?