Эту великолепную отвратительную погоду Корки полагал своим лучшим союзником.

Разумеется, в этот час большинство местных жителей были на работе. Что-то поделывали, непонятно ради чего.

По случаю предпраздничной недели дети не пошли в школу. Сегодня понедельник. В пятницу Рождество. Учеба побоку.

Некоторые дети коротали время с братьями и сестрами. Другие в компании неработающей матери.

Кто-то сидел дома в одиночестве.

Впрочем, на текущий момент дети не интересовали Корки. Поэтому могли не ждать беды от этого желтого призрака.

И потом, Корки было сорок два года. В эти дни дети стали слишком осторожны, чтобы открывать дверь незнакомому мужчине.

За последние годы очень уж много бед свалилось на этот мир. И ныне даже барашки всех возрастов начали подозрительно оглядываться по сторонам.

Так что его вполне устраивали и более мелкие гадости, он радовался возможности гулять под дождем и пакостить людям.

В одном из просторных внутренних карманов лежал пластиковый мешочек с поблескивающими синими кристаллами. Удивительно мощный химический дефолиант.

Его разработали китайские военные. С тем чтобы перед войной их агенты рассыпали его на фермах противника.

Синие кристаллы обеспечивали засыхание посевов в течение двенадцати месяцев. На голодный желудок воюется плохо.

Один из коллег Корки в университете получил фант на изучение этих кристаллов для Министерства обороны. Там почувствовали необходимость найти способ нейтрализации синих кристаллов до того, как их используют по назначению.

В своей лаборатории коллега держал пятидесятифунтовую бочку с кристаллами. Корки украл один фунт.

На руках у него были тонкие резиновые перчатки, которые легко прятались в широких, похожих на крылья рукавах дождевика.

Дождевик покроем более напоминал мексиканскую шаль, а не пальто. Корки мог без труда вытащить руки из рукавов, залезть в любой из карманов, вернуть руки в рукава, уже с пригоршней какого-нибудь яда.

Он сыпал синие кристаллы на примулы и колокольчики, на жасмин и акацию, на азалии и папоротник, на плетистые розы и дельфиниум.

Дождь растворял кристаллы. Химикат уходил к корням.

Через неделю растения пожелтеют, начнут терять листву. Через две упадут догнивать на землю.

Большим деревьям то количество кристаллов, которым располагал Корки, повредить не могло. А вот лужайкам, цветам, кустам, вьющимся растениям и даже маленьким деревьям будет нанесен существенный урон.

Он не сеял смерть перед каждым домом. Только перед одним из трех, выбирая его наугад.

Если бы пострадали палисадники всех домов квартала, общая беда сплотила бы соседей. Если же какой-то палисадник оставался нетронутым, хозяин становился объектом зависти пострадавших. И вызывал определенные подозрения.

Миссия Корки состояла не только в том, чтобы нести разрушение. Ломать мог любой дурак. Он видел свою задачу и в распространении разлада, недоверия, отчаяния.

Иной раз на него рычала или гавкала собака, сидевшая на крыльце, или из конуры, стоявшей за широкой зеленой изгородью или каменным забором.

Корки любил собак. Они были лучшими друзьями человека, хотя оставалось загадкой, почему они подписались на эту роль, учитывая мерзость человеческой сущности:

Время от времени, услышав лай или рычание, он

доставал из внутреннего кармана вкусно пахнущую галету. Бросал через забор, на крыльцо.

Сами знаете, нельзя поджарить яичницу, не разбив яйца.

Собачьи галеты он щедро сдобрил цианидом. Животных ждала более быстрая, в сравнении с растениями, смерть.

Безвременная смерть домашнего любимца крайне быстро вгоняет в отчаяние.

Корки грустил. Грустил о собаках, которым не повезло.

И при этом радовался. Радовался тысячам способов, применяя которые он ежедневно способствовал падению существующего преступного порядка и, следовательно, рождению нового, лучшего мира.

Как указывалось выше. Корки губил не все палисадники подряд. По тем же мотивам он убивал не всех собак. Пусть сосед подозревает соседа.

Он не боялся, что за все эти отравления придется отвечать перед законом. Энтропия, самая могучая сила вселенной, была его союзником и богом-хранителем.

А кроме того, родители, которые в этот день остались дома, смотрели эти паршивые ток-шоу, на которых дочери признавались Матерям, что занимаются проституцией, а жены — мужьям, что спят с их братьями или мужьями собственных сестер.

Поскольку начались каникулы, дети не отрывались от видеоигр. Или, хуже того, рыскали по порнографическим сайтам Сети, развращая младших братьев, планируя изнасилование соседской девочки.

Поскольку все эти занятия Корки одобрял, сам он держался скромно, чтобы не отвлекать людей от самоуничтожения.

Корки Лапута был не просто отравителем, а талантливой личностью, и у него хватало всякого другого оружия.

Время от времени, шагая по лужам на тротуарах, проходя под деревьями, с которых капала вода, он начинал напевать. Разумеется, пел он «Поющий под дождем». Банально, конечно, но его это забавляло.

Он не танцевал.

Не то чтобы не умел танцевать. Конечно, не считал себя ровней Джину Келли, но мог блеснуть на танцполе.

Однако анархисту, который не хочет привлекать к себе внимание, негоже кружиться по улице в желтом дождевике, просторном, как ряса монахини.

На уличных почтовых ящиках, стоящих перед каждым домом, имелись номера, а на некоторых и фамилии.

Среди фамилий попадались и еврейские. Леви. Стайн. Гликман.

Около каждого такого ящика Корки останавливался. Бросал в него один из белых конвертов, которые в достатке лежали в другом кармане дождевика.

На каждом таком конверте красовалась свастика. В каждом лежали два сложенных листка бумаги, призванные поселить в душе страх и разозлить.

На первом была лишь одна фраза, большими печатными буквами: «СМЕРТЬ ВСЕМ ГРЯЗНЫМ ЕВРЕЯМ».

На втором — фотография горы трупов перед нацистским крематорием. С двумя словами, большими красными буквами ниже: «ТЫ СЛЕДУЮЩИЙ».

Корки не выделял евреев среди остальных. Он одинаково презирал все расы, религии и этнические группы.

Ранее он раскладывал по почтовым ящикам письма с посланиями: «СМЕРТЬ ВСЕМ ГРЯЗНЫМ КАТОЛИКАМ», «СМЕРТЬ ВСЕМ ЧЕРНЫМ», «В ТЮРЬМУ ВСЕХ ВЛАДЕЛЬЦЕВ ОГНЕСТРЕЛЬНОГО ОРУЖИЯ».

Политики десятилетиями контролировали людей, разделяя их на группы, натравливая одни на другие. И хорошему анархисту оставалось только усилить существующую ненависть, подлить бензина в костер, зажженный политиками.

В настоящий момент ненависть к Израилю, а отсюда и ко всем евреям, считалась модной интеллектуальной позицией среди наиболее известных представителей масс-медиа, включая многих