нерелигиозных евреев Так что Корки всего лишь давал людям то, что они хотели получить.

От азалий к жасмину, от жасмина к дельфиниуму,

от собаки к почтовому ящику, Корки продолжал свой путь под непрекращающимся дождем. Сея хаос.

Настроенные решительно, заговорщики могли взрывать небоскребы, убивая тысячи людей, ужасая миллионы. Их работа, безусловно, приносила пользу.

Но десять тысяч таких, как Корки Лапута, изобретательных, целеустремленных, расшатывая устои общества, могли достигнуть большего, чем все пилоты-камикадзе и взрывники, вместе взятые.

«Каждой тысяче киллеров, — думал Корки, — я бы предпочел одного переполненного ненавистью учителя, отравляющего сердца школьников, одного социального работника с неутолимой жаждой жестокости, одного священника-атеиста, прячущего под сутаной свои истинные убеждения».

Пройдя по круговому маршруту, он увидел припаркованный «БМВ» через полтора часа, как и рассчитывал.

Проводить много времени в одном районе слишком рискованно. Мудрые анархисты постоянно перебираются с места на место, потому что энтропия благоволит бродягам, а движение сбивает с толку полицию.

Грязно-молочные облака прижимались к самой земле, рассыпаясь дождем. В чуть ли не вечернем сумраке, под тенью напитавшейся водой кроны дуба его серебристый седан казался серым, как сталь.

Ветер дул по улицам, трепал кусты и деревья, укладывал на землю цветы, бросался в окна ведрами воды. Дождь барабанил по крышам, заливал тротуары, бурным потоком несся по сливным канавам.

У Корки зазвонил телефон.

От автомобиля его отделял почти квартал. Он понял, что придется говорить под дождем, иначе он не успеет ответить.

Вытащил правую руку из рукава, снял телефон с пояса. Вновь сунул руку в рукав, поднял к уху. Корки Лапута пребывал в столь радужном настроении, что ответил на звонок словами: «Да пребудет свет там, где ты есть».

Звонил Рольф Райнерд. И наверняка подумал, что набрал неправильный номер.

— Это я, — быстро добавил Корки, прежде чем Райнерд успел разорвать связь.

К тому времени, когда Корки добрался до «БМВ», он уже жалел о том, что ответил на звонок. Райнерд дал маху.

За окном ресторана дождь, чистый, как совесть младенца, встречался с городскими тротуарами и мостовыми и, смешавшись с грязью, заполнял сливные капаны.

Рисковый смотрел на фотографию баночки с обрезками крайней плоти.

— Десять маленьких шапочек с десяти гордых головок. Ты думаешь, это трофеи?

— От мужчин, которых он убил? Возможно, но маловероятно. Если на его счету столько убийств, он не станет запугивать очередную жертву такими вот подарками в черных коробках. Просто сделает свою работу.

— А если это трофеи, он бы так легко с ними не расстался.

— Да. Они стали бы главным украшением домашнего интерьера. Я думаю, он имеет доступ к трупам. Через похоронное бюро или морг.

— Посмертное обрезание. Рисковый вновь принялся за еду. — Необычно, конечно, но более чем вероятно. Потому что я не слышал о десяти нераскрытых убийствах, в которых подозревался бы какой-то безумный раввин.

— Думаю, он отрезал крайнюю плоть у трупов с единственной целью — послать Ченнингу Манхейму.

— И что он хотел этим сказать… что Чен-Ман — хрен моржовый?

— Сомневаюсь, что все так просто.

— Похоже, быть знаменитым не так уж и сладко. Четвертая коробка была больше остальных. Чтобы

запечатлеть ее содержимое, потребовались две фотографии.

На первой сфотографировали керамическую кошечку, пожалуй, даже котенка, цвета меда. Кошечка стояла на задних лапах, в передних держала по пирожному. На грудке и животе красные буквы складывались в два слова: «Пирожная киска».

— Банка из-под пирожных, — прокомментировал Этан.

— Я такой хороший детектив, что догадался и сам.

— Ее заполняли фишки для «Скрэббл»[13].

На втором фото высилась горка фишек. Шесть из них Этан выложил рядком, образовав два слова: OWE[27] и WOE[28].

— В банке лежали по девяносто фишек с буквами О, W, Е. Каждое слово можно собрать по девяносто раз, или оба по сорок пять. Я не знаю, что он собирался этим сказать.

— Наверное, намекал, что Манхейм поступил с ним нехорошо, а вот теперь пришел час расплаты.

— Возможно. Но при чем тогда банка для пирожных?

— Из этих букв можно собрать также WOW[29] — заметил Рисковый.

— Да, но тогда не будет использована половина «О» и все «Е». Только два слова, owe и woe, позволяют использовать все буквы.

— А как насчет комбинаций из двух слов?

— Первая — wee woo. Означает, насколько мне известно «маленькая любовь», но думаю, это из другой оперы. Вторая — E-W-E, все с тем же woo.

— Овечья любовь, да?

— Мне представляется, что это тупик. Думаю, его послание — owe woe, то ли первое, то ли второе, то ли оба сразу.

Рисковый отправил в рот кусок лаваша.

— Может, после этого мы сможем сыграть и в «Монополию». В пятой коробке прислали книгу в переплете под названием «Лапы для размышлений». Суперобложку украшало фото очаровательного щенка золотистого ретривера.

— Это мемуары, — пояснил Этан. — Доналд Гейнсуорт, который их написал, тридцать лет готовил собак-поводырей для слепых и колясочников.

— Между страницами ни насекомых, ни крайней плоти?

— Ничего. Я пролистал все в поисках подчеркнутых строк, но увы.

— Эта посылка выбивается из общего ряда. Невинная, даже сентиментальная книга, ничего больше.

— Шестую коробку бросили через ворота этим утром, чуть позже половины четвертого.

Рисковый всмотрелся в две последних фотографии. На первой — сшитое яблоко. На второй — глаз внутри.

— Глаз настоящий?

Нет, позаимствованный у куклы.

— Тем не менее он тревожит меня больше всего.

— Меня тоже. А почему тебя?

С яблоком ему пришлось повозиться. Такая paбота требовала и времени, и осторожности, и точности, так что, возможно, именно яблоком он хотел что-то сказать.

— Пока я понятия не имею, что именно. К последней фотографии Этан прикрепил степлером ксерокс послания, которое лежало в нише под глазом.

Рисковый прочитал его дважды, прежде чем посмотреть на Этана.

— А в первых пяти ничего такого не было?

— Нет.

— Тогда, вероятно, эта коробка — последняя. Он сказал все, что хотел, сначала символами, теперь