— Я так и думала. — Она скорчила гримаску. — Миссис Орнуолл накормила меня сыром.
— Миссис Орнуолл всех кормит сыром, — кивнул Уолли.
— Сделала мне сандвич, — уточнила Ангел. — Почему она живёт с тобой, дядя Уолли?
— Она — моя домоправительница.
— Мамик может быть твоей домоправительницей?
— Твоя мама — художница. Кроме того, ты же не хочешь, чтобы бедная миссис Орнуолл осталась без работы, не так ли?
— Всем нужен сыр, — заявила Ангел, как бы говоря, что без работы миссис Орнуолл не останется. — Мамик, ты не права.
— В чём, сладенькая? — спросила Целестина, когда Уолли свернул к тротуару и остановил машину.
— «Орео» не исчезло навсегда.
— Так всё-таки оно у тебя в туфельке?
Повернувшись на коленях Целестины, Ангел сунула указательный палец правой руки под нос матери. -* Понюхай.
— Нехорошо совать пальцы людям под нос, но, должна признать, пахнет приятно.
— Это «орео». Печенье я съела, а его запах заполз мне в палец.
— Если запахи всех «орео», которые ты съешь, будут заползать тебе в палец, он станет толстым- претолстым.
Уолли выключил двигатель, погасил фары.
— Домой, где сердце.
— Какое сердце? — спросила Ангел. Уолли открыл рот, но не нашёлся с ответом. Целестина рассмеялась.
— Последнее слово всё равно останется не за тобой.
— Может, дом не там, где сердце, — поправился Уолли. — Может, дом там, где пасётся буйвол.
На столике под зеркалом лежала вскрытая упаковка с лейкопластырями различного размера, стояли пузырьки со спиртом и йодом.
Том Ванадий заглянул в маленькое мусорное ведро под раковиной и обнаружил окровавленные бумажные салфетки и смятые обёртки с двух полосок лейкопластыря.
Вероятно, кровь была Каина.
Если женоубийца порезался случайно, написанные на стене слова говорили о взрывном темпераменте и хлещущей через край злости.
Если он специально порезал палец, чтобы трижды написать на стене ненавистное имя, сие свидетельствовало, что злости в Енохе Каине ещё больше, и она все копится и копится за дамбой, имя которой — навязчивая идея.
В любом случае написание имени кровью — ритуальное действо, а приверженность подобным ритуалам однозначно указывала на психическую неуравновешенность. «Вероятно, — подумал Ванадий, — расколоть женоубийцу будет легче, чем я предполагал, потому с психикой у Каина уже возникли серьёзные проблемы».
Ванадий понял, что имеет дело не с тем Енохом Каином, с которым судьба столкнула его три года тому назад в Спрюс-Хиллз. Того Каина отличала абсолютная безжалостность, но он был человеком, а не диким разъярённым зверем. Тем Каином двигал холодный расчёт, а не навязчивая идея. Тому Каину хватало самоконтроля для того, чтобы обойтись без кровавого граффити и символического уничтожения Бартоломью.
Том Ванадий смотрел на запятнанную и изрезанную стену, а холодок, спускавшийся с шеи на спину, проникал в кровь и пробирал до костей. Крепла убеждённость в том, что ему противостоит не тот человек, мысли и действия которого он понимал и мог просчитать, но новый, куда более чудовищный Енох Каин.
С большой сумкой, набитой куклами и книжками-раскрасками Ангел, Уолли первым пересёк тротуар и поднялся по ступенькам крыльца.
Целестина следовала за ним, с дочерью на руках.
Девочка глубоко вдохнула, набрав полные лёгкие облаков.
— Держи меня крепче, мамик, а не то я улечу.
— Ты съела столько сыра и «орео», что они удержат тебя на земле.
— Почему нас преследует этот автомобиль?
— Какой автомобиль? — спросила Целестина и остановилась у первой ступеньки, огляделась.
Ангел указала на «Мерседес», припаркованный в сорока футах от «Бьюика». В этот самый момент водитель погасил фары.
— Он не преследует нас, сладенькая. Наверное, сосед.
— Могу я съесть «орео»?
— Ты одно уже съела, — ответила Целестина, поднимаясь по ступенькам.
— Могу я съесть сникерс?
— Никаких сникерсов.
— Могу я съесть «мистера Гудбара»?
— Не надо перечислять названия шоколадных батончиков. На ночь их не едят.
Уолли открыл входную дверь.
— Могу я съесть ванильную вафельку? Целестина вошла в подъезд.
— Никаких ванильных вафелек. Ты не сможешь заснуть из-за избытка сахара в организме.
Уолли последовал за ними.
— Может у меня быть автомобиль? — спросила Ангел.
—
— Может?
— Ты же не умеешь его водить, — напомнила Целестина.
— Я её научу. — Уолли шагнул к двери, доставая из кармана ключи.
— Он меня научит! — торжествующе сообщила матери Ангел.
— Тогда, полагаю, мы сможем купить тебе автомобиль.
— Я хочу тот, который летает.
— Летающих автомобилей не делают.
— Делают, делают. — Уолли открыл оба замка. — Но водить их могут лишь те, кому исполнился двадцать один год и у кого есть специальная лицензия.
— Мне исполнилось три.
— Значит, тебе придётся подождать всего восемнадцать лет. — Уолли открыл дверь и отступил в сторону, вновь пропуская Целестину вперёд.
А когда переступил порог, Целестина, повернувшись к нему, широко улыбнулась.
— Из машины в гостиную, легко и непринуждённо. У нас будет немалая фора по сравнению с другими молодожёнами.
— Я хочу пи-пи, — заявила Ангел.
— Совсем не обязательно всем об этом говорить, — одёрнула её Целестина.
— Приходится говорить, если очень хочется.
— Всё равно, без этого можно обойтись.
— Сначала поцелуй меня, — попросил Уолли. Девочка чмокнула его в щеку.
— Меня, меня! — воскликнула Целестина. — В конце концов, у невест есть свои права.
И хотя Целестина держала Ангел на руках, Уолли поцеловал её в губы. Поцелуй вышел таким же сладким, но более коротким.
