Председатель КГБ Чебриков высказал очень разумную точку зрения — точно так оно в дальнейшем и произошло. Неудивительно, что в 1989 г., когда спецоперация «Секретные протоколы» вступила в горячую фазу, Виктор Михайлович был отправлен в отставку.
Горбачев занял типично страусиную позицию, уходя от обсуждения неприятного вопроса, который навязчиво поднимали представители пятой колонны. Напомню, что заседание Политбюро проходило 5 мая 1988 г. Менее чем через месяц имело место скандальное выступление Маврика Вульфсона в Риге на пленуме творческих союзов, где он впервые в СССР публично поднял вопрос о «секретных протоколах» и «оккупации» Прибалтики. Речь эта получила большой международный резонанс, солидарность с Вульфсоном выразили даже американские конгрессмены. Время для этого хода было выбрано как нельзя более удачно — за месяц до запланированной поездки Горбачева в Польшу.
Не исключаю, что выступление Вульфсона было санкционировано представителями «пятой колонны» в высшем руководстве страны, хотя прямых доказательств этому нет. Однако по косвенным признакам можно предположить, что у Вульфсона была серьезная «крыша». Несмотря на то, что некоторые латвийские руководители были возмущены его выходкой и даже предлагали судить за клеветнические и оскорбительные выступления (статья УК, карающая за антисоветскую пропаганду, не была отменена), он вышел сухим из воды — даже выговора по партийной линии не получил. Это более чем удивительно.
Всё очень логично: поскольку польский фактор оказался недейственным — дважды вопрос поднимался в Политбюро, и оба раза дожать Горбачёва не удалось. Поэтому, как пишет Медведев, «в
Что же происходило в Политбюро потом? Владимир Абаринов в книге «Катынский лабиринт» пишет:
Выходит, что параллельно с депутатской работала и некая партийная комиссия, о деятельности которой мне не удалось найти вообще никаких материалов. Но именно эта партийная комиссия, носящая неофициальный характер, судя по всему, была главной. Там принимались решения, там фабриковались необходимые документы, а психически неуравновешенные, но зато подконтрольные народные депутаты из яковлевской комиссии использовались лишь для того, чтобы легализовать решения и документы.
Не случайно, проект Постановления депутатской комиссии обсуждался 31 июля на Политбюро и не был одобрен. Почему вопрос обсуждался партийным руководством? Вот какие любопытные сведения сообщает Абаринов в своей книге:
Быстро однако комиссия отработала — менее чем за месяц изучила горы документов и выработала проект постановления. Видите нестыковочку? Бла-бла-бла про «старые традиции» здесь только для отвода глаз. Важная информация — это то, что поступившие в Политбюро документы были засекречены общим отделом ЦК. Дело в том, что общий отдел в принципе не мог присвоить гриф секретности документам, которые исходили от народных депутатов СССР (депутатской комиссии). Это действие абсолютно абсурдно, потому что заставить депутатов держать содержание документа в тайне невозможно, они Политбюро не подчинялись. Гораздо логичнее предположить, что проект постановления и заявления для печати был разработан теневой партийной комиссией, которая по странному совпадению заседала там же, где и депутатская — на Старой площади. А до тех пор, пока документы не будут одобрены Политбюро, они и были засекречены, дабы не произошло нежелательной утечки. Косвенно это подтверждается тем, что помимо этого фигурировали еще некие-то радикальные проекты постановления Афанасьева и проект эстонских депутатов от 9 июля — вот эти документы действительно могли исходить от членов комиссии.
Абаринов пишет в своей книге со ссылкой на мемуары первого заместителя заведующего отделом ЦК КПСС по связям с социалистическими странами Александра Капто «На изломе века»:
Теперь ясно, для чего нужна была депутатская комиссия? Поскольку Горбачева в очередной, кажется, уже пятый раз, не удалось уломать на признание «секретных протоколов», информацию просто слили через придурковатых съездовских демократов. Так оказывалось давление на Горбачева (мол, согласись с нашими условиями, иначе спустим с цепи безбашенных радикалов) и продолжалась обработка общественного мнения.
То, что членов депутатской комиссии истинные режиссеры спектакля с «секретными протоколами» воспринимали, как ничего не решающих марионеток, прекрасно показывает документ, представленный на фото 8 и 9. Я специально не стал его комментировать в главе «Постановление», давая возможность внимательному читателю самостоятельно заметить в нем очевиднейшие нелепости. Репродуцированный в книге «Катынский синдром в советско-польских и российско-польских отношениях»,[104] он озаглавлен как «Рабочий экземпляр постановления II Съезда народных депутатов СССР…», но подписан всеми членами комиссии. Между тем рабочие экземпляры обычно пишутся от руки и подписываются только секретарем и председателем комиссии. Нет нужды подписывать всем участникам комиссии каждый рабочий вариант, которых могут быть десятки. Какой смысл вообще подписывать черновики проекта?
Но допустим, что какой-то смысл в этом имелся. В этом случае надо было выработать проект, согласовать его со всеми, внести исправления, отпечатать начисто и после этого дать на подпись членам комиссии. Дело в том, что ни одно должностное лицо никогда не будет подписывать документ, содержащий массу исправлений от руки. Если же по каким-то причинам незначительные исправления вносятся в момент подписания, то всякое исправление также заверяется подписью. Почему так принято? Да потому, что если в подписанном документе присутствуют исправления от руки, то изменять документ можно будет уже после того, как он подписан. Например, стороны заключили договор о продаже нефти по одной цене, а потом продавец от руки вписал более высокую цену и на этом основании потребовал увеличить оплату — разве можно такое представить? Поэтому НИКТО НИКОГДА не подписывает документы с исправлениями! Попробуй потом разберись, правился он до подписания или после. Неужели трудно было напечатать каких-то три странички начисто, прежде чем дать на подпись двум дюжинам народных депутатов? Опытная машинистка справилась бы с этой работой минут за 15.
Исправления на подписанном документе свидетельствуют о том, что эти многочисленные правки вносились уже после того, как проект подписали депутаты — это же совершенно очевидно! Но кто мог редактировать уже подписанный депутатами проект? Это, вероятно, делали члены теневой партийной
