оскорбительных в отношении Польши высказываний Молотова в 1939 году через печать. В моем присутствии он связался с В.М. Чебриковым и поручил ему вернуться к вопросу о Катыни, несмотря на уверения председателя КГБ, что комитет не располагает материалами на этот счет. В начале октября я вновь завел разговор с Горбачевым о секретных протоколах к пакту 1939 года. Но результат был тот же: никаких новых документов к этому времени ему не было представлено. Входе консультаций с Ю. Чиреком, состоявшихся вскоре после этого, пришлось по-товарищески просить польскую сторону не форсировать развитие событий, дать нам время для того, чтобы подкрепить документальную базу.
Проблема встала особенно остро в связи с подготовкой визита Горбачева в Польшу, намеченного на лето 1988 года. 5 мая вопрос о секретных протоколах к советско-германскому пакту 1939 года был вынесен на заседание Политбюро. Насколько я помню, была подготовлена совместная записка за подписями Э.А. Шеварднадзе, А.Ф. Добрынина и моей, в которой излагалась суть дела и были сформулированы три варианта решения этого вопроса с анализом возможных положительных и негативных последствий каждого из них. Один вариант — продолжать занимать туже позицию непризнания секретных протоколов, а копии считать фальшивкой. Другой — по имеющимся копиям и другим косвенным свидетельствам признать существование протоколов и дать им оценку. И третий, промежуточный вариант — не идти на юридическое признание протоколов, но и не отрицать их де-факто, дать возможность историкам дальше изучать и обсуждать эти вопросы. Предварительно с Шеварднадзе мы договорились, что докладывать на Политбюро будет его заместитель Ильичев, но то ли Леонид Федорович замешкался, то ли аппарат не сработал, к началу обсуждения этого вопроса его в зале Политбюро не оказалось, и пришлось докладывать мне.
Выступать я всё равно собирался. Обычно выступления на Политбюро делались, конечно, не по написанным текстам. Но в данном случае вопрос был настолько важным и острым, что выступление мною предварительно было тщательно продумано и положено на бумагу Выступление на заседании Политбюро 5 мая 1988 г. «Вопрос о протоколах 1939 года — один из тяжелейших для нас. По существу он довольно ясен. Их отрицание и тем более квалификация как фальшивки никого не убеждают. Оригиналов нет, но имеющиеся копии и с той, и с другой стороны совпадают. Реальность протоколов подтверждается и самим ходом событий, которые развивались в точном соответствии с ними, а там, где возникали отклонения, они поправлялись. Например, немцы, продвинувшись в ряде случаев дальше, чем намечалось, затем отошли к согласованной линии.
По существу признание протоколов содержалось и в советской печати. Я имею в виду „Историю Великой Отечественной войны“ (издание 1961 г., т. I). На стр. 176 этой книги говорится: „Советский Союз уже не мог оказать помощь Польше, правительство которой столь категорически ее отвергло. Единственно, что можно было сделать, — это спасти от германского вторжения Западную Украину и Западную Белоруссию, а также Прибалтику. Советское правительство добилось от Германии обязательства не переступать линию рек Писса, Нарев, Буг, Висла, Сан(выделено мной. — В. М)“. Но в основном советско-германском договоре это обязательство Германии не предусматривается, значит, была и какая-то другая договоренность, другой документ. Это высказывание хорошо известно в Польше и в других странах, и на него ссылаются историки.
Если историки и ссылаются на это утверждение, то они кретины. „Другая договоренность“, на которую намекает Медведев, была достигнута в ходе переговоров германского военного атташе Кестринга с наркомом обороны Ворошиловым 21 сентября 1939 г. Именно тогда была определена демаркационная линия Писса — Нарев — Буг — Висла — Сан. 23 сентября карта Польши с отмеченной на ней демаркационной линией опубликована в советских газетах (см. главы „Гальдер“ и „Граница“).
Возникает альтернатива: или и дальше уходить от этого вопроса под предлогом того, что нет оригинала, или фактически в той или иной форме признать их. Умолчание — не выход, потому что уже сам факт умолчания используется против нас, против нашего курса на гласность и перестройку.
Что касается признания, то оно, конечно, связано с определенными издержками, вызовет, по-видимому, какой-то всплеск антисоветской пропаганды, породит определенные трудности внешнего и внутреннего порядка. Но зато это расчистит почву, снимет с нас тяжкий груз, даст возможность развернуть активную наступательную пропагандистскую работу. Это было бы в русле традиций открытой, гласной внешней политики и в конечном счете не снизило бы, а повысило авторитет Советского государства и нынешнего руководства.
Вдумайтесь, что говорит этот антисоветчик! Хоть нас никто об этом и не просит, давайте покаемся в жутком преступлении. Нас, конечно, после этого оплюют, зато это повысит авторитет Советского государства. Именно этого требуют уже сегодня от РФ американцы: мол, признайте оккупацию Прибалтики, очиститесь от старых грехов, сделайте еще один шаг к моральному оздоровлению и демократии. Если в дальнейшем выяснится, что Вадим Медведев был агентом влияния Запада, меня это нисколько не удивит.
Совершенно очевидно, что президент США Буш врал в 2003 г. всему миру, что Ирак, якобы обладает оружием массового поражения. Директор ЦРУ Джордж Тенет врал, будто у него имеются доказательства этого. Министр обороны Дональд Рамсфельд врал, что Саддам Хусейн несёт угрозу Америке и всему человечеству. Теперь представьте, что нынешний госсекретарь Хилари Клинтон предложит: а давайте признаемся, что мы начали ту войну не ради торжества демократии, а из-за нефти. Давайте покаемся в том, что убили миллион иракцев, чтобы свергнуть режим, который просто нам не нравился. Давайте сделаем это, дабы избежать обвинений в том, будто Америка боится признавать собственные ошибки.
Трудно предположить, что США пойдут на такое самоунижение? Зато легко представить, что посмей миссис Клинтон только заикнуться об этом, она тут же вылетит с должности, а пресса заклеймит ее самыми последними словами. Хотя факт масштабного обмана всего мира сомнению не подлежит, это то, что можно назвать очевидным фактом. Но одно дело — очевидный факт, и совсем другое — политическое самобичевание по этому поводу.
Поэтому даже если бы декретные протоколы» существовали, даже если бы члены Политбюро знали об этом, надо было занять жесткую позицию: протоколов нет, копии являются фальшивками, и потому СССР отказывается обсуждать этот вопрос, а всякое упоминание о нем будет считать недружественным актом по отношению к себе, и на всякую подобную провокацию ответит адекватными мерами.
Неужели Яковлев, Медведев, Шеварднадзе, Горбачев и прочие не осознавали, что обязаны в первую очередь защищать интересы государства? Тогда следует объяснить, почему они действовали вопреки им.
Это открыло бы возможность для развертывания более активной наступательной работы по разъяснению нашей позиции в сложнейшей мировой обстановке, приведшей к возникновению второй мировой войны. Начало такой работе положено в докладе о 70-летии Октябрьской революции, где было убедительно показано, что для нас пакт 1939 года был тяжелой, но вынужденной мерой. Эту работу надо было бы активно развернуть в научной литературе и пропаганде.
И напротив, наше молчание по поводу секретных договоров создаст впечатление, что мы чего-то боимся, что-то пытаемся скрыть, о чем-то умалчиваем. Какие «за» и «против» с точки зрения польской ситуации? Для польского общества существование договоров давно уже воспринимается как очевидное. Конечно, какие-то спекуляции могут быть, но взрыва общественного мнения не произойдет. В польской печати в конце прошлого года опубликован полный текст секретных протоколов в западном варианте. Они оживленно обсуждаются в периодике, в научной литературе, и, пожалуй, главное, что вызывает непонимание в польской аудитории, — это наше молчание по данному вопросу.
Вот что думает об этом один из видных польских историков, член совместной советско- польской комиссии профессор Ковальский. «Смешно говорить о „белых пятнах“. Конечно, если взять то, что написано, то в этом случае они есть, но если говорить о сознании людей, то в нем нет „белых пятен“. Те, кого это коснулось, и те, кто хочет об этом знать, знают. Знают, что был пакт Риббентропа — Молотова, что
