случилось, вы уже знаете, сами видели результат. А вы, Алексей Тын… Тыв-гу-на-евич, простите, пожалуйста, что не сразу выговорил. Так вы отчего тревогу подняли?

– Почувствовал! – сказал шаман и умолк, словно все всё обязаны понять.

– Мне больше непонятно, как вы губернатору это объяснили, – вздохнул Дмитрий Сергеевич. – Он мне с такой уверенностью приказал сюда мчаться…

– А он его заколдовал, – засмеялась Мария Степановна.

Дедушка Алексей улыбнулся в бороду и промолчал.

Пелагея принесла пельмени. С медвежатиной, с телятиной, с бараниной, с медвежатиной и грибами… и еще всяких. Тут уж мы надолго умолкли. Ели все с таким аппетитом, словно голодали несколько дней.

– Ох, спасибо вам Мария Степановна за щедрое угощение. И Пелагее спасибо огромное, – сказал Дмитрий Сергеевич. – Но нам с Сергеем Владимировичем пора. Дел набралось!

– Вы только скажите, – остановила их я, – как господин Уваров рядом с Битым оказался? Это ведь тот самый человек, что организовывал все покушения?

– Обычным манером оказался, – отозвался Уваров. – Приказали! Но мне это несложно сделать оказалось, я ведь с ним под видом уголовного элемента уже общался в Красноярске! Имел с ним знакомство, потому меня и послали.

– Да уж, – вновь сокрушенно закачал головой судебный следователь. – Единственная удачная работа вами, Сережа, оказалась проделана. Ведь сумел переиграть нас господин художник!

– Да в чем? – не согласилась я. – Господина Козловского уберегли. Никто иной вовсе не пострадал. – Я чуть подумала и добавила: – Никто из наших людей не пострадал.

– Это вы верно заметили, – вновь засмеялся Уваров, – у противника пострадавших немало.

– И еще вот что, – вспомнила я. – Едва не забыла сказать, что получила телеграмму из Парижа. Возьмите, вдруг от нее польза будет.

Дмитрий Сергеевич пробежал глазами по тексту.

– Будет польза! Будет!

– Даша, вы еще собирались револьвер отдать, – подсказал мне Петя. – Тот, что у Копылова отобрали.

– Нет уж! Пусть револьвер у вас побудет до самого отъезда. И этот вот, что у Пети в руках, пусть Антон Парфенович возьмет, мало ли что? И людей я от вашего дома убирать пока не стану. И… очень неудобно это говорить, но возможно вам, Ирина Афанасьевна, придется отложить ваш отъезд.

– Если это необходимо, то отложим. Пусть для нас это нежелательно, но ваши заботы нам понятны, – ответила маменька. – Задержимся, сколько будет нужно.

Петя при этих словах заулыбался, и я на него не рассердилась.

– Впрочем, я сделаю все от меня зависящее, чтобы этого не понадобилось, – пообещал следователь. – Позвольте откланяться.

Следующим вечером, уже ближе к полуночи, то есть за считаные минуты до наступления Нового года, нам прислали записку от Дмитрия Сергеевича, где он сообщал, что причин откладывать отъезд более нет. Кажется, даже маменька этим слегка опечалилась. Но и ждать целую неделю до следующего транссибирского экспресса нам не стоило. Можно, конечно, было поехать обычным поездом, но мы очень сильно избаловались и даже думать об этом не желали. Тем более что выигрыш в этом случае составил бы меньше одних суток – поезд уходил на два дня раньше, но и шел на сутки дольше. Поэтому утро наступившего года мы встречали на вокзале.

Мороз никак не желал униматься, и на перроне всем было зябко. Но поезд уже подали, и нам пора было садиться в вагон. Пусть мы и разрывались между необходимостью возвращаться и желанием остаться. Вот и медлили.

Оказалось, что не зря медлили. Появились наконец наши сыщики, обещавшие нас проводить. Все трое разом, значит, прямо из полицейского управления.

– Чуть не опоздали! – воскликнул Дмитрий Сергеевич. – Зато успели вам подарок приготовить, пусть и необычный. Держите конверт.

– И конфеты, как же без них вас отпускать? – вручил мне коробку Михаил.

– И книги на дорогу, – добавил Андрей Иванович.

– И цветы! – это уже Андрей Андреевич Козловский крикнул, подбегая к вагону. – Носильщик, внесите ящик в…

– Во второе купе, – подсказала маменька. – Такого оригинального букета, в ящик упакованного, мне еще никогда и нигде не дарили!

– Счастлив был встретиться, – грустно произнес господин Козловский. – И несчастен, что расстаюсь. Впрочем, не стану вам мешать проститься с теми, в числе кого я мечтаю оказаться, – с вашими старыми друзьями. И спасибо вам, господа, всем за то, что от смерти уберегли!

Маменька поцеловала его в щеку, он зарделся и отошел в сторону.

Но колокол ударил в третий раз, проводник настоятельно потребовал от нас подняться в вагон, пришлось подчиниться. Я обернулась в тамбуре, глянула на перрон, но никого не сумела разглядеть. Паровоз вдруг выпустил пар, тот густым туманом растекся по морозному воздуху, скрыв всех оставшихся. А состав уже тронулся.

– Проходите, сударыни, в купе, замерзли же! – пригласил нас проводник. – Чаю не подать ли?

– Не станем отказываться? – спросила меня маменька.

– Не станем!

– И позвольте передать, что коробку с цветами просили сразу же распаковать. Там, сказали, свеча горит, чтобы цветы не замерзли. Так я помогу?

– Окажите любезность.

Окно в купе до самого верха затянуло льдом. Я продышала в нем небольшое отверстие, но смотреть ровным счетом было не на что. И мы стали пить чай с медом и вареньем из малины, от которых пахло летом.

– А что за конверт тебе передали? – спросила маменька.

– В самом деле, что там такое? – встрепенулась я от небольшого оцепенения, вызванного прощанием.

Я достала и распечатала конверт, вынула из него увесистую пачку листов. Один был написан от руки, остальные напечатаны на «Ундервуде»[67].

Начала я, конечно, с того, что было написано.

«Уважаемые Ирина Афанасьевна и Дарья Владимировна! Пока для вас допечатывают «увлекательное чтение на дорогу» (это Михаил его так назвал), пишу вам записку, потому как дай бог успеть до отправления поезда и там будет не до объяснений.

Я обещал вас, Дарья Владимировна, информировать о ходе расследования. Вот и исполняю свое обещание, полагая, что этим документом все и закончится. Но если будут вопросы, не стесняйтесь писать.

То, что я вам передаю, представляет собой не официальный протокол допроса, которого пока и нет, а расшифровку стенограммы наших весьма продолжительных бесед с господином Ольгиным. Что, впрочем, заметно интереснее протокола, так как я просил даже эмоции, проявляемые обвиняемым, помечать и стенографировать дословно. Допрос этот продолжался более суток. Не самый благородный прием, но весьма действенный и законом не запрещенный. Кормить, поить и выводить нашего подопечного мы были обязаны, что и делали неукоснительно. Даже кофе и чай ему постоянно предлагали и курить разрешали.

Сказано было столь много, что большую часть мы решили для вас не печатать. Потому что не успели бы, к тому же было очень много моментов, когда мы намеренно ходили в допросе кругами и отвлекались на очень отдаленные темы.

Вот и все, остальное, несомненно, вы поймете.

Искренне Ваши,

судебный следователь со товарищи.

Дмитрий Сергеевич, Андрей Иванович,