Вот, например, 'Сказка о Золотой Звезде'. В основе -- анекдот о генерале, который поймал золотую рыбку и погорел уже на первом желании -- получить вторую Звезду Героя. Рыбка отомстила ему, пожелав, чтобы он получил награду посмертно.Здесь практически все содержание анекдота.
Стихотворение разворачивается мощно и плавно. Не видна, но угадывается и роскошная дача, выстроенная из экономии солдатами-'сродниками', и весь генеральский быт, не омраченный ни одним облачком.
Угадывается и такая знакомая генеральская заволока глаз -- как будто он перманентно принимает парад. Вдруг -- оказия!
И мы ему вдруг все прощаем! И вспоминаем, что фронтовая генеральская лямка была тяжелее солдатской (впереди фашисты, сзади -- Верховный). И нам его жалко, но -- лишь на мгновение. Через мгновение он уже не жертва случая, а настоящий герой.
Изначальная тяга Кузнецова как к современным образцам фольклора, так и к древним, но живым (или оживляемым им) тесно смыкается у него с темой памяти и беспамятства.
В стихотворении 'Ложные святыни', которое может на поверхностный взгляд показаться кощунственным, поэт отвергает поклонение 'безликой пустоте'. Ибо это все равно что ставить свечку не перед святым ликом, а перед пустой доской.
Яркий, страшный образ забвения явлен в стихотворении 'Неизвестный солдат'. Солдат выбирается из безымянной могилы; 'как хвост победного парада, влачит он свой кровавый след'.
...Героизм предков, тех, которые всегда готовы были 'исполчиться', исполнившись ратного духа, нужен поэту не только как художнику, но и для спасения его (читай: нашей) томящейся славянской души.
Впрочем, кризис славянства Кузнецов ощутил давно. Стихотворение о 'заходящем солнце славянства' датировано 1979 годом.
Многое в славянском вопросе объясняет чудовищное шоу, когда славянский народ сражался с темной половиной мира, а в это время его старшие братья спали по лавкам, бормоча сквозь сон невнятные угрозы -- то ли многоголовому чудищу, то ли друг другу.
В 1987 году, как бы предчувствуя трагические события на Кавказе, он пишет стихотворение 'Поездка Скобелева. 1881 год' -- об отважном поступке генерала, убедившего отряд в семьсот текинцев сдаться без боя. В генеральском голосе звучит такая непререкаемость, которая могла родиться только из глубочайшей уверенности в своей правоте и силе. А силу давало ощущение державной миссии, осязание за собой нескольких поколений победителей:
Всматриваясь на стыке двух тысячелетий в русский национальный характер, поэт не верит в распад и гибель нации. Гибель России для него -- это гибель всего человечества.
Стихотворение 'Последний человек' -- об этом:
В стихах Кузнецова мелькает Обломов. Но сон Обломова непрост. В стихах поэта этот сон похож на сон камчатского вулкана.
В стихотворении 'Сидень' человек отгоняет камнями не только свои бывшие желания, но и само солнце.
Поэзию Кузнецова насквозь пронизывают образы пустоты. Но об опустошенности не может быть и речи, ибо от стихов веет силой.
То же можно сказать и о стихах о лежачем камне (из одноименного стихотворения). Да, он зарастает мохом, но когда коса смерти на камень нашла -- 'он ей ответил огненным разрядом'!
А что представляет собой несокрушимая Федора-дура, которая вечно стоит не там, где надо: '...на опечатке, на открытой ране... Меж двух огней Верховного Совета, на крыше мира, где туман сквозит, в лучах прожекторов, нигде и где-то Федора-дура встала и стоит'?
Что же такое русское ничто? Это -- духовное 'вещество жизни', которое никак не могут найти биологи, сконструировавшие клетку и недоумевающие, почему она не хочет есть и размножаться.
Может быть, Федора-дура не кость в горле у собаки, а певчая горошина в горле соловья?
Русское ничто -- и сам поэт со своими сквозными и неисчерпаемыми символами, с тревожным
