организовали, и не одной семьёй, видать по всему. Хотя у некоторых местных реднеков[47] родни столько, что роту набрать можно.

Человек с винтовкой смотрел на меня с подозрением, и я счел за благо не задерживаясь проскочить дальше. Как и подобает крестьянам, местные фермеры излишней доверчивостью не отличаются, так что нечего у них на глазах маячить. Кстати, хорошая ферма в этих краях всегда имеет собственное бензохранилище на несколько тонн топлива, а то и целую заправку. Если сумеют укрепиться, да ещё на таком расстоянии от города, то могут и уцелеть.

Уцелеть. Почему-то я вообще не рассматриваю возможности улучшения ситуации. Почему? Подсознание обгоняет сознание? Сознание ещё просчитывает варианты улучшения, а подсознание показывает ему фигу?

Кстати, а что может случиться дальше? Предположим, отобьются от мертвецов и мелких банд вот такие фермы. Где-то укрепятся банды. Где-то целые городки замкнутся в своих границах, как тот же Фортуна Футхиллз. А дальше-то что? В этих городах всё на электричестве. На том самом, что пока ещё идёт с электростанций. Без этого электричества даже городская канализация дерьмо, простите, не откачает. И что будет, если электростанции всё же встанут? А они встанут в случае коллапса общества: кто подвезёт туда уголь и мазут?

Ну, есть ещё генераторы. У меня вот есть, например. Но генератору нужно топливо, и не так уж мало. Есть машины, которым тоже нужно топливо. Топливо есть на нефтехранилищах, да и всё. Ещё есть нефть на Аляске и какое-то её количество в Техасе. В Мексике есть нефть, хоть и не слишком много. А что дальше? Кто переработает нефть в бензин с соляркой и кто привезёт всё это жителям Юмы? И зачем кому-то везти ценное топливо жителям Юмы? Не лучше ли оставить это самое топливо себе, меняя на что-то очень нужное, что привезут из других мест?

Что получается? Что Юма обречена? Возможно. Тут даже фермерство ограничено в культурах, жить можно с пшеницы с кукурузой, а не с салата с дынями. Даже животноводства здесь толкового нет — не пасти же коров в пустыне? В общем, в долгосрочной перспективе Юме не выжить. Аризона вновь опустеет. Или правительство наведёт порядок, и всё будет хорошо. Ха-ха три раза.

Первые признаки нехорошего проявились сразу и очень наглядно. Когда по левую сторону от меня в паре километров потянулись курящиеся дымами пожаров окраины Юмы, впереди вспыхнула стрельба. Причём с такой интенсивностью, что от неожиданности я зажал тормоза так, что встал как вкопанный, чуть проехав юзом по пыльной дороге. Это что за…

Какая-то суета вдали видна, местность здесь как стол плоская… Я вытащил обретённый вчера бинокль и навёл его на облачка пыли вдали передо мной. Картинка рывком приблизилась к глазам, и я увидел несколько грузовиков, за которыми и под которыми лежали люди с винтовками, стрелявшие в сторону довольно большой кучки не бедных с виду домов, скрывавшихся за зелёными изгородями. А оттуда активно постреливали в обратном направлении.

Вот она, классовая борьба в чистейшем её виде. Напротив этих самых домов, где жили люди состоятельные, столпы общества, можно сказать, расположились два трейлерных парка, где обитала всё больше городская голытьба, да и сезонников там хватало. К тому же, по слухам, в парке с романтическим названием «Семейное сообщество Сьерра-Пасифик» местные «семенники» гнали большую часть производившегося если не в штате, то как минимум в округе «мета» — того самого наркотика, что в России «винтом» кличут и который в последние годы превратился в настоящее бедствие среди белого населения. Чёрные всё больше крэком баловались, хотя хрен редьки не слаще. Ну и второй трейлерный парк, что в километре от него, а от меня сейчас кстати, в паре сотен метров слева, тоже не отставал.

Сообразив, что, пока я рассматриваю бой между «белой швалью» и зажиточными горожанами, меня могут спокойно взять на прицел слева, я дёрнулся и перевёл бинокль в ту сторону — и только для того, чтобы чуть не выронить его с перепугу. Всего в сотне метров от меня по пыльной дорожке через поле нёсся белый старый пикап, в кузове которого стоя ли двое с дробовиками и смотрели на меня.

Спасла меня оросительная труба, тянущаяся через поле, которую не мог переехать пикап, и поэтому преследователи вынуждены были рвануть в объезд. Но то, что ехали именно ко мне, сомнений не вызывало. Плюнув на размышления, я завалил мотоцикл вправо, выкрутив газ и развернувшись на пятке, после чего пригнулся к рулю и рванул вперёд так, что машина встала на заднее колесо. Пикапу до разворота метров сто ещё оставалось.

Одноцилиндровая «шестисотка» трещала как пулемёт, мотоцикл чуть водило из стороны в сторону на наборе скорости, но зубастые покрышки справлялись хорошо. За мной поднимался длинный хвост пыли, который скрыл от меня преследователей. Хлопнуло несколько выстрелов, но не прицельно, а я лишь прибавил газу.

Путеводная линия алюминиевой серебристой трубы, вдоль которой я нёсся, оборвалась оранжевым коллектором, нырнула в землю, а я резко свернул правее, планируя выскочить на дорогу, ведущую с дамбы Лагуна в город. На повороте меня вновь мотнуло, но я удержал мотоцикл в заносе, подняв пыль до небес, выскочил на серый асфальт дороги и погнал на юг. Вновь послышались выстрелы, пуля выбила искры из дорожного покрытия почти у самого переднего колеса. Чего это они взбеленились-то? Чем я им помешал? Мотоцикл понравился? Или они уже за всеми подряд здесь гоняются?

Пуль я не испугался — сама гонка по песку среди камней и кочек даёт достаточно адреналина для того, чтобы на такие мелочи уже внимания не обращать. Вся мысль лишь о том, чтобы не навернуться и шею не свернуть.

Впереди показались дом и два амбара очередной фермы, где за амбаром стоял ярко-красного цвета пыльный пикап с помятой водительской дверью. И когда я почти проскочил в проход между домами, он неожиданно тронулся с места и перегородил мне дорогу. Если бы я ехал чуть-чуть быстрее, то врезался в него, без сомнения, и на этом бы моё бегство и завершилось. Но всё же я нёсся не сломя голову, с оглядкой, и поэтому мне удалось свернуть левее, на пыльную площадку перед большим деревянным амбаром, удержать мотоцикл в заносе, чуть не вывихнув ногу, и единственное, что у меня получилось сделать — влететь в сам амбар через распахнутые ворота: объехать уже никак не получалось. Зажав оба тормоза, я всё же влетел в огромную кучу каких-то картонных коробок, сложенных у дальней стены, потерял контакт с мотоциклом, со стуком приложившись пластиковой защитой голеней о руль, после чего с грохотом повалил штабель картона во все стороны, а заодно и на себя. Мотоцикл заглох, потянуло бензином.

Забившись в коробках, как муха в паутине, я всё же вырвался из пыльной западни и успел заскочить за старый, со снятыми колёсами автомобильный прицеп, поставленный на попа у стены амбара, и выхватить «таурус» из кобуры, положив его на ржавое железо и направив на вход. С улицы заурчали моторы, скрипнули ржавые тормоза, послышался гомон голосов. Сколько их там? В пикапе, что гнался за мной, было трое. А в том, что пытался перегородить дорогу… Не разглядел, но, кажется, всё же двое. Пятеро против меня, в западне сидящего. И что делать будем?

Решение пришло в голову сразу, едва я представил, как после первых моих выстрелов по входу бандиты просто зайдут сбоку и изрешетят тонкие стены, а заодно и меня, прячущегося за ними. Какие у меня преимущества перед противником есть сейчас? Вообще никаких. Вот этим и надо пользоваться. Потому что активности от меня не ждут наверняка. И не хрен ждать.

Выбравшись из-за прицепа и морщась от боли в ушибленном колене, я быстро и вполне бесшумно пошёл вперёд, пистолет у груди, ствол вверх и от себя, указательный на рамке. Всё как учили — носки повыше, чтобы не споткнуться, на полусогнутых. И успел. К тому моменту, как голоса зазвучали совсем близко, я стоял прямо у самого входа в амбар, за полутораметровым простенком, в тёмном углу. Вот моё преимущество! У меня глаза к темноте уже привыкли, а те на аризонском дневном солнце стоят, морщатся. Им время нужно будет, чтобы меня просто разглядеть.

Но их пятеро. А я один. Почему не боюсь? Боюсь как раз, просто руки с коленками не трясутся. А боюсь так, что дыхание спирает. Но как будто не боюсь. Не боюсь, не боюсь, не боюсь… мантра у меня такая. Ну, где они, сволочи?

Всё равно не боюсь… вот они, двое сразу! Оба сразу! И смотрят в глубь амбара, оружие туда нацелено — не думают, что я — вот, что вот он я, что рядом совсем, что у меня ствол с метра ближнему в висок направлен. Неправильно! Дальнему надо! Ближнего я всегда достану.

Я перевёл пистолет в висок мужику с подковообразными усами и в клетчатой рубашке без рукавов, выбрал усилие самовзвода и выстрелил. И сразу же второй выстрел — в лицо ближнему, который даже не среагировал, лишь дёрнулся с испугу, и сразу — быстро-быстро мимо него, ещё падающего, на улицу, не уклоняясь, не маневрируя (пауза — смерть), где с винтовкой в руках голый по пояс толстяк в грязной бейсболке и со слипшейся от пота бородой и волосами на груди, глаза сумасшедшие и испуганные, словно смерть свою увидел, а так и есть: выстрел в лицо — кто-то дёргается и кричит в кабине пикапа, непонятно что делая, что его так колбасит, раз-два-три в него, сыплется закалённое стекло, гильзы струйкой из затвора, — где ещё один?

Глаз улавливает какое-то движение слева, и я просто валюсь животом в пыль, перекатываюсь на бок, уходя от выстрела, взбившего пучком дроби пыль облаком и швырнувшего мне её в лицо, в очки, и начинаю жать на такой податливый спуск тяжёлого пистолета, пуская пулю за пулей в чёрный на фоне солнца и белой стены дома силуэт, чувствуя, как подпрыгивает в руках оружие, и уже после второго выстрела человек заваливается набок, схватившись за живот и роняя ружьё, и начинает корчиться в пыли, в быстро увеличивающемся кровавом пятне, загребая ногами пыль.

А я вскакиваю на ноги, пригнувшись, изо всех сил бегу обратно к амбару, на ходу меняя магазин и роняя опустевший в пыль, и приседаю за воротным столбом, прижав к нему оружие. Тихо.

Кругом тихо, только мотор пикапа, где человек уронил окровавленную голову на руль, работает. Два трупа возле самых ног — у обоих головы прострелены. Не встанут. У водителя пикапа дыра во лбу. Тоже не зомби. Ещё двое остались. «Борода» ещё мелко подергивается: пуля попала в лицо, но не убила. Последнему я несколько раз попал в живот, он тоже ещё жив.

Ладно, до них далеко — что эти двое, что рядом? Я быстро убираю пистолет в кобуру и подхватываю с земли чёрный «Хеклер-Кох МП5» — популярный у американской полиции немецкий пистолет-пулемёт, с выдвижным плечевым упором. Быстро осматриваю — с виду почти новый, рожок… рожок полный. Патрон в патроннике. Ещё три рожка в чёрном подсумке, который носится через плечо. Не полицейский подсумок, больше похоже, что с какого-то частного секьюрити оружие сняли. Самому убитому такой ствол не по карману, да и не продал бы никто — «фулл ауто»[48], понимаешь.

Ну и ладно, откуда бы он его ни взял, а мне пригодится. Что у нас второй? У второго дробовик, «Ремингтон 1100», самозарядный, с длинным стволом в двадцать восемь дюймов, охотничий, тоже новый с виду. Наверняка ведь не его — такое ружьё сотен девять стоит, больше, чем сам его обладатель. Ремня нет, зато на убитом пояс-патронташ, набитый патронами двенадцатого калибра. Не бросать же!

Пояс вытащил из-под трупа с усилием, поморщился от запаха пота, идущего от влажной кожи. Но всё же повесил его себе через плечо на манер «бандольеро». И туда же «хеклер». Пока. Ружьё взял в руки, заранее впав в тоску от мысли: «Как же я его на мотоцикле повезу, да ещё без ремня»? А может, на чём другом ремень есть?

Я направился к «бороде», всё же затихшему. Встанет ведь, как пить дать — встанет. А у него возле ног СКС с длинным магазином лежит, «китаец», судя по всему. И разгрузка явно патронами набита. Что делать? Шмонать трупы, пока из их посёлка не приедет подкрепление? А если не приедет?

Прицелился в голову лежащему из дробовика да и нажал на спуск. Грохнуло, ударом труп даже слегка развернуло в пыли, а мозги его разлетелись на несколько метров мелкими брызгами. А меня немедленно согнуло пополам и опять вывернуло. Тяжело, с судорогами, прямо на СКС, изгадив оружие. По телу прокатила волна холодной потной слабости, ноги подкосились, и я, чтобы не упасть, подбежал к пикапу с трупом и опёрся на капот. Ох, не хватает у меня тренировки. А думал, что привык.

Инстинктивно, чтобы чем-то занять себя, вытащил один патрон из патронташа, глянул на маркировку. Дробь «четыре ноля», то что надо — вот так по котелкам стрелять. Воткнул его в приёмник ружья. А что там в машине? Зашел на водительскую сторону и тут же согнулся в повторном приступе мучительной, судорожной рвоты. Видать, всеми тремя пулями я сидевшему за рулём в голову попал, вот мозги багровой слизью выплеснулись на панель и боковое стекло, вывалившись из раскроенного черепа.

Отскочил назад, опять согнулся, дёргаясь и сплевывая вонючую слюну. Круги перед глазами, ноги трясутся, ледяной пот по всему телу. Желудок сжался, и уже никогда в жизни я не смогу съесть что-нибудь. Трясущейся рукой нащупал флягу, вытащил, припал к ней. Прополоскал рот, выплюнул, затем напился. Вроде стало легче. Немного.

Зашёл с другой стороны. Аккуратно подёргал ручку двери. Не заперто. Дверь открылась, и я увидел, почему так странно дёргался водитель перед тем, как я его убил. На правом сиденье лежал армейский М-4. Свесившийся вниз ремень зацепился за рычаг продольной регулировки сиденья. Когда я целился в водителя, он силился схватить оружие и не мог. Кстати, водитель явно военный, в форме, хоть и расхристанный. Дезертир? Тогда… точно. И кобура с «Береттой М9», близнецом моего «тауруса», на месте. И разгрузка хорошая, только я её снимать не буду, потому как сразу сблюю.

Положил ружьё на капот, аккуратно отцепил автомат, перебросил его ремень себе через шею. Стрелял из такого на стрельбище. Стрелять-то из него удобно, ухватистый он.