которых похожи друг на друга. Стена в хорошем состоянии, и на ней видны продолговатые отверстия, по- видимому, бойницы.

Мы идем вдоль улицы, пока не достигаем центра города. Здесь было свободное место, так как оно тоже вымощено квадратными камнями, но теперь это маленькое пятно, как и город и его улицы образует частицу тайги. В середине бывшей площади лежит, в тени деревьев, старый колодец.

Тишина в вымершем городе поистине зловеща; нам кажется, что мы видим, как из всех углов, улиц, домов, башен и руин появляются прежние жители. Но ничего не движется, только лес, который по своей воле захватил город, светлые березы с их кудрявыми, качающимися кронами, которые, кажется, кивают нам, шумят над нашими головами, как будто они хотят нашептать нам, что здесь когда-то было, кто здесь жил и умер.

Парами мы входим в дома.

Робко переступаем мы порог, у которого двери либо нет, либо она оставлена открытой без внимания.

Сумрачный свет, полумрак. В помещении растет трава, деревце стоит в углу, другое в ярком солнечном свете заглядывает снаружи внутрь, дикий виноград обвивает стены, землю, потолок, так как все закутано им.

Внезапно внутри дома просыпается жизнь. Летучие мыши с тихим визжанием и писком вылетают из своих убежищ, ищут дорогу в свободном пространстве. Горящие глаза ночных птиц становятся заметными под усиками дикого растения, они появляются, порхают высоко, наталкиваются на стены, на нас, цепляются от страха за нашу одежду, пока мы не выбрасываем их как мяч к разрушенной двери.

Тогда ничего больше не шевелится в помещении.

Я надеваю свои кожаные перчатки, потому что не могу искать голыми руками что-то, что еще не нащупали наши руки, еще не видели наши глаза.

Тяжелые деревянные столы, стулья и скамьи стоят у стен, дикий виноград опутал их, покрыл своим плотным зеленым ковром и тем самым осторожно укрыл и сберег гнилую древесину. У стен стоят сельскохозяйственные орудия, мотыга, коса, лопата, грабли, серп, но все же, все они незнакомой особенной формы, неуклюжие и тяжелые.

В ужасе я замираю, когда мои руки под усиками растения, которые я вырвал, замечаю человеческие черепа и несколько костей.

Я наклоняюсь низко, пытаюсь рассмотреть что-то в высохших, абсолютно чистых костях. Все черепа средней величины, почти маленькие, и широкоскулые. Люди, которые когда-то здесь жили, кажется, умерли от какой-то эпидемии, так как никаких скелетов и костей нет на улицах; и мертвецы, в большинстве случаев, лежат в обычных позах, на скамьях и кроватях.

Мы идем дальше, заходим в другие дома. Всюду та же самая картина: чистые кости, ухмыляющиеся черепа. В более вместительных домах несколько комнат, все же и здесь только разрастающиеся усики дикого винограда, черепа мертвых взрослых и детей.

В стены вделаны массивные, железные, сейчас уже заржавевшие ящики. Мы открываем их без труда; там лежат драгоценности, очень примитивно отшлифованные камни, для профана невероятной величины, топазы, рубины, аметисты, изумруды и все, что Урал и Сибирь хранят в себе из камней, были собраны там. Часть из них вставлена в широкие гравированные оправы из плохо расплавленного, полноценного золота, потому что оно очень мягко. Мы находим куски серебра и даже слиток платины.

Мы обнаруживаем ювелирную мастерскую, в ней большие и маленькие самородки золота и серебра лежат в стенных нишах, маленькие, довольно неловкие инструменты, которые служили, по-видимому, для обработки ювелирных изделий. Печь больших размеров стоит в углу.

Мы находим пекарню, сараи с еле-еле узнаваемыми костями каких-то домашних животных, но ни одного единственного следа или хотя бы плохо сохранившегося скелета лошади.

Приходит вечер. Мы покидаем город смерти и разбиваем наш лагерь в лесу.

Случайно, когда мы уже зажгли наш костер, мы находим плуг; у него две опоры для рук, как у современных плугов, только на месте, в котором запрягается лошадь, находятся двенадцать больших крючков. Я предполагаю, что раз я не находил лошадиные скелеты, то в эти крючки перед плугом запрягали людей. Возле плуга лежали массивные и грубые земледельческие орудия, вокруг них много человеческих черепов.

Костер горит и шелестит. Наши покрытые черной березовой смолой лица выглядят дьявольски- зловещими. Трубка путешествует из одного угла рта в другой, и каждый погружен в собственные мысли. Никто не думает о сне.

Что за народ мог построить себе этот город из камней? Когда они жили и почему они все умерли? Неизвестная, разрушенная культура в девственном лесу. Мы видели ее. Кто после нас придет на это место?

Находили ли ее уже другие до нас..?

На душе у нас действительно тревожно, потому что вокруг мертвого города кружатся стаи беззвучных ночных птиц, и они, кажется, прилетают из далекой дали к этим руинам, чтобы постоянно собираться здесь, откладывать яйца и жить. Сегодня они особенно беспокойны, так как в их середине горит костер, и поэтому они часто подлетают к нам.

Мы собираемся, тщательно тушим костер и идем дальше по мощеной дороге. Примерно через час мы попадаем к заброшенной, засыпанной каменоломне. Мы понимаем, что мостовая исходит отсюда. Маленькая пещера, которую едва ли можно увидеть из-за разросшихся кустов, открывается перед нами. Здесь тоже вперемешку лежат несколько скелетов, таких же, как в вымершем городе, потому что у них тоже скулы широкие и очень выраженные. На единственном черепе видны остатки черных как смоль волос; они длинны и жестки, как будто волосы из гривы лошадей. В углу стоят кучей несколько маленьких и больших глиняных кувшинов, сделанных, несомненно, на гончарных кругах. На некоторых из них мы обнаруживаем примитивные вырезанные рисунки: жуки, бабочки, деревья, люди с длинными волосами и, по-видимому, в толстых шкурах. В мисках мы находим маленькие, нешлифованные топазы, рубины, изумруды. В стороне, в другом углу, стоит круглый точильный камень. Он был прежде вставлен в деревянную рамку, но она лежит неподалеку совершенно сгнившая и уже почти превратившаяся в пыль.

Низкая, проходимая только для маленьких людей дверь ведет из этого помещения в другое. Оно размером примерно восемь на десять метров. В углу стоит большая печь, в очаге еще отчетливо можно заметить остатки угля. В углу длинные копья, прочные пики, ножи с широкими, кривыми лезвиями и большое количество жердей, которые, вероятно, еще предстояло обработать. На противоположной стороне стоит наковальня. Она похожа на кучу глины, в которую со всех сторон бросали маленькие комки глины, настолько неровные ее размеры; только верхняя поверхность плоская и обработанная. Рядом с этим неуклюжим устройством стоят и лежат устройства, подобные молоту. Непременно возникает впечатление, что город был построен маленькими людьми, так как входные двери и окна слишком маленькие, а орудия труда слишком легкие для обычного человека.

Снаружи в каменоломне мы обнаруживаем колодец или бывшую шахту. Когда мы бросаем несколько камней и засекаем время их падения на часах, то устанавливаем, что он глубиной свыше ста метров. Мы сбрасываем вниз осмоленный факел и напряженно высматриваем с края колодца. Факел беспрепятственно падает до земли и затем горит там внизу короткое время. Края шахты неравномерны, воды у нее на дне тоже нет. Внизу в дыму, мы, похоже, увидели ползающих змей, во всяком случае, что-то там должно было передвигаться, так как огонь факела скользит вокруг, как будто бы его двигают скользящие тела. Вероятно, та яма, которую мы приняли за колодец, тоже была шахтой, из которой прежние жители добывали драгоценные камни или железо.

Я позже неоднократно получал доказательства, что, например, в непосредственной близости от Никитино были открыты большие месторождения платины. Металл лежал на совсем маленькой глубине – меньше двух метров под землей.

Мы все время бродим по лесу, и проходит час за часом, но наш Василь больше не может найти места, где он в свое время сидел у костра, и где в него стреляли стрелами.

- Мы вообще найдем дорогу домой? – спрашиваю я его.

- Но, барин! – отвечает он обижено. – Вы можете оставить меня, где хотите, я всегда найду путь домой как хорошая собака. Уже двадцать лет я брожу по лесам, все же, за это время можно этому