сопротивляться.

Плечо отпустили, и теперь она почувствовала, как чужие руки скользнули по талии, потом резким движением подняли наверх юбку.

— Знаешь, зачем я это делаю? — продолжал гнусавый голос. — Поясню, а то вдруг сама не додумаешься. Это для того, чтобы ты не вздумала кому-нибудь рассказать о том, что сейчас услышишь, — руки опустились на бедра, и, оттянув резинку стянули вниз деталь нижнего туалета. — Ты же не захочешь, чтобы все покатывались со смеху, узнав, что тебя изнасиловали в зоопарке?

Как бы в подтверждение своих слов он сам захихикал, а Маша так закусила губу, что почувствовала солоноватый вкус крови.

— А теперь запомни, — голос стал твердым, как закаленная до синевы сталь. — Ты должна сделать вот что… — …Я не буду, я не смогу, — пролепетала Маша, когда гнусавый закончил свой инструктаж. С какой стати… — слабым голосом возмутилась она.

Ударом колена он заставил ее поставить ноги шире.

— Сейчас будут цветочки, — прогнусавил насильник, и она почувствовала, как он трогает ее руками в резиновых перчатках.

— А если ты не сделаешь того, о чем я попросил, заметь, вежливо попросил, узнаешь — что такое ягодки…

— Нет, нет, — зашептала Маша.

И вдруг, в темноте вольера, который был там, за стеклом, Маша встретила взгляд дикой волчицы, которая с ужасом и ненавистью смотрела на них.

— Милая! — непонятно кому взмолилась женщина, глядя в эти глаза. — Спаси меня!

И зверь бросился на стекло, разбивая в кровь морду.

Последнее, что запомнила Маша, сползая на землю, это две оскаленные пасти, разделенные оградой. И нельзя было определить, какая из них принадлежит зверю.

— А-а-а! — раздался душераздирающий крик.

Несмотря на боль, Николай догадался, что кричал на сей раз не он, а совсем другой человек.

— Что, жжет? — спросил Тот, Кто Пытал, у другого, находящегося в том же помещении. С завязанными глазами Николай не видел их лиц, только один раз, в щелку под повязкой увидел белую брючину. — Горячо, да? А ему было каково? Он сказал все, что знает, не вижу смысла продолжать допрос.

— Прекрати портить моих людей, — возмутился владелец белых брюк, и голос у него был какой-то внушающий уважение. — На хрена ты прижег сейчас утюгом моего парня?

Что это вообще за дикарские штучки — пытать раскаленным железом? Достаточно двух ма-аленьких таблеток…

— Когда тебе прижигают тело железом, ты признаешься во всем.

— Может, ему пивную бутылку в очко засунуть? — предложил еще один присутствующий, в котором Николай распознал «бомжа».

— Люди делятся на две категории. Одни сознаются сразу, другие — никогда, — заявил Тот, Кто Пытал.

— Может, все-таки, попробовать бутылку?

— Те, которые сознаются сразу, что-то знают, — не обращая внимания на предложение, продолжал Тот, — Другие не знают ничего. Есть боль, которую нельзя терпеть. А есть другая боль, при которой сознаются во всем, что ни попросишь.

Хочешь, чтобы он со всем согласился? Какая будет от этого польза? Что же касается, как ты их назвал, ма-аленьких таблеток, — с видимым удовольствием передразнил Тот, Кто Пытал, — то имей ввиду — в этом случае человек только отвечает на конкретно поставленные вопросы. Он уже не способен думать самостоятельно. Значит, надо точно знать, о чем ты собираешься спросить. В данном случае у нас нет возможности задавать конкретные вопросы, потому что мы попросту не знаем, о чем спрашивать. А вот боль — она стимулирует инициативу.

Дозированная боль. Человек сам думает, чтобы ему такое сообщить, чтобы прекратить пытку…

— Тебе виднее, ты специалист в пытках.

— Не в пытках, в допросах, — поправил Тот.

— Бутылка из под «Баварии», 0,33, - упрямо предлагал «бомж».

— Убери отсюда этого мудака. Если ему надо инстинкты удовлетворить, пусть лучше сам себе засунет…

— Что ты предлагаешь? — перебил собеседник, чей голос звучал наиболее солидно.

— Начнем с самого начала. Тебе позвонил неизвестный и сказал, что Сынок в Москве. И назвал адрес. По этому адресу мы нашли этого придурка.

— Да, примерно так и было, — согласился Внушительный.

— Но ведь он — не Сынок? И — он не врет, он не живет в этой квартире. Там обосновались две девушки… вернее, уже одна. Похоже, нас кто-то опередил и активно убирает всех свидетелей. Вот только свидетелей — чего?

— Кто бы мог подумать, что в деле окажутся замешаны мелкие сявки, — брезгливо заметил обладатель белой брючины.

— Вот, вот именно, кто мог подумать? — даже по голосу чувствовалось, что Тот, Кто Пытал, сейчас улыбается. — И поэтому я предлагаю вернуться к самому началу, — он сделал ударение на предпоследнем слове.

— Ну, вернись… Перейдем в другую комнату?

— Зачем? Пусть и сыщик послушает. Вроде как показательный урок.

— Пусть слушает, какая разница… Ну и что там, в начале?

— Сынок вез чемодан «капусты», так ведь?

— Так. — Банки уже закрылись, когда прибыл самолет. Он должен был остановиться в отеле?

— Вряд ли у него был иной выбор.

— Войти в отель постороннему человеку просто. А вот выйти с огромным чемоданом…

— Давай, не тяни.

— Портье помнит в лицо постояльцев, но не на столько, чтобы различить двух очень похожих людей. Очень-очень похожих людей.

— Не пойму, куда ты клонишь.

— Если мне нужна блядь, я звоню по телефону «Досуг в сауне». Если же мне потребуется няня к грудному ребенку или слесарь-сантехник…

— При чем здесь няня? — в голосе внушительного чувствовалось раздражение. — Тем более сантехник?

— А вот если мне понадобится двойник…

— «Шоу двойников»! Они подыскали двойника! — обрадовался собственной сообразительности Внушительный.

— Видишь, как все просто. Как можно запросто отыскать человека с нужной тебе внешностью?

— Почему я не знал тебя раньше? — удивился Внушительный Голос. — Ты бы мне здорово пригодился, такой умный.

— Осталось найти того, кто заказал двойника.

— То, что Сынок повезет бабки, знали еще несколько человек. Но из них только одному могло прийти в голову воспользоваться двойником… Но нет, если я начну войну без веских на то оснований, ни моим врагам, ни, тем более, сторонникам, это не понравится. Ты должен найти доказательства, которые я предъявлю…

— Я?