— Ну а я не любил сметану, — возразил Николай.
— Подожди, — Ники легонько стукнул ладонью по ребру столешницы. — Прекратите этот бред. Ты хочешь сказать, кто-то задумал убить этих людей и свалить все это на другого?
— На меня, на меня свалить, — радостно подтвердил Николай.
— Чего уж проще. Скажем ты, — он указал пальцем почему-то на сидящего за соседним столиком седобородого мужчину, который и понятия не имел, о чем они беседуют. — Ты совершил преступление. Есть свидетели, которых тебе надо устранить. Нанимаешь сыщика, ну, не самого известного, — начал он с некоторой внутренней гордостью, но спустя мгновение, встретив взгляды собеседников, вынужден был признать. — Ну, просто совершенно никому не известного сыщика.
Даешь наводку этому сыщику — сначала на одного, потом на другого свидетеля…
Сыщик приходит, говорит с этими людьми, его видят вместе с ними посторонние люди, он оставляет всюду отпечатки своих пальцев и другие там следы… А ты, преступник, — с пафосом продолжил и указал теперь почему-то на вернувшуюся официантку, отчего та вздрогнула. — Ты, преступник, ходишь вслед за этим сыщиком и устраняешь свидетелей. И на кого подумают? — он обвел взглядом слушателей. — Подумают, что преступления совершает придурковатый сыщик…
— Если ты имеешь ввиду себя, — серьезно сказала Маша. — То преступник, похоже, просчитался. Ты не такой уж придурок, я замечаю…
—
— Остается одно, — вздохнул Ники.
— Что именно?
— Найти. Найти преступника. Иначе, с одной стороны, тебе все время будут кого-нибудь подсовывать, а с другой — убивать этих подсунутых.
— Вопрос в том, кто станет следующим? — глубокомысленно заключил Николай.
— Пожалуй, твой наниматель — законченный садист. Он как нарочно выбрал тупицу, чтобы тот как можно дольше не смог выполнить задачу, и как можно больше людей погибло.
— Скорее, не садист, а просто маньяк, — согласился Николай, никак не реагируя на оскорбление.
— Тебе, выходит, наплевать, что убивают неповинных людей? — поинтересовалась Маша.
— Может, и неповинных, — Николай согласился. — Но уж никак не случайных.
— Выкладывай! — Ники так резко поставил стакан на стол, что откололось донышко,
— Что у тебя на уме? Я же вижу, у тебя что-то есть на уме. Наверняка, что-то есть. На уме.
— Можно ли найти человека в городе с населением в десять и более миллионов, не имея под рукой все милицейские патрули, которые будут проверять каждого человека с подозрительной внешностью, тем более и внешность эта толком неизвестна?
— Да они и с известной внешностью не ловят, — заметила Маша.
— Задача — все равно, что найти иголку в стоге сена.
— Ага, если еще страдаешь дефектом. Дефектом зрения, — Ники многозначительно поглядел на собеседника.
— Но я знаю способ, как разобраться с этой иголкой.
— Тогда ты решил многовековую проблему человечества.
— Надо попросту спалить этот стог, а в оставшемся пепле обнаружить швейную принадлежность — проще простого.
— Я не позволю тебе поджигать Москву, — твердо предупредила Маша. — Столица, как никак.
— Достаточно поджечь квартиру. Твою квартиру, — он улыбнулся ей.
— Ты с ума сошел!
— Всего лишь одну квартиру на Садовой? — умоляюще попросил Николай.
— А результат?
— Квартира-то принадлежит неизвестно кому? Ты только ее снимаешь? — и он посмотрел на Машу. — Остается выяснить, кто прописан по этому адресу.
— И окажется, — Ники безнадежно махнул рукой. — тот человек, которого ты разыскиваешь…
— И когда мы эту квартиру подожжем… — мечтательно продолжил Николай.
— И когда вспыхнет паркет, покажется труп бывшего барона…
— Какого еще барона? — простонала Маша. — Еще один труп?
— Это литературный образ, — пояснил Николай, — Из не менее литературного произведения. Хотя я не уверен, покажется на этот раз труп, или нет.
— При чем здесь труп?
— А при чем здесь человек с женскими колготками вместо лица, который хотел сломать мне шею? — резонно спросил Николай.
— Он ведь открыл дверь своим ключом.
— Мало ли каким образом можно открыть дверь, — напомнила Маша.
— И знал адрес.
— Мало ли откуда можно знать адрес.
— Но все же, чья это квартира? Вы ведь с подругой ее снимали? У кого, кто хозяин?
— Свет что ли, клином сошелся на этой квартире, — Ники поднялся — Пойду, проверю, свежая ли у них форель, — и нетвердой походкой двинулся через проем в первый зал.
С места, где они сидели, нельзя было разглядеть, как он туда добрался. Но так как звуков падения и криков не было слышно, Николай заключил, что сотрапезник добрался благополучно. Тем более через несколько минут принесли бокал вина.
Только один бокал.
Он еще подождал с полчаса, и тогда принесли счет.
— А наш дружок? — спросил Николай, — Ведь он за нас всегда расплачивается.
— Ваш дружок уехал, — ответила официантка. — А платить все равно придется.
— Не при деньгах я сегодня, — вздохнул Николай. — Ну что ты поделаешь!
— Может, вы примите залог? — предложила Маша, снимая с запястья часы.
Официантка отрицательно покачала головой, и позвала громким голосом:
— Арчил!
Арчил выглядел внушительно, Маша даже непроизвольно втянула голову в плечи.
— Поели, вина французского выпили пять раз по двести, а платить не хотят, — пожаловалась официантка.
— С какой стати — французского? Может, вы с нас еще за авиабилет Париж-Москва деньги потребуете? — сварливо возразил Николай. — Под Рогачево разливают, сто километров от Москвы.
— Заткнись, придурок, — прошипела Маша. И, обращаясь к Арчилу, предложила, обаятельно улыбаясь:
— Могу я оставить в залог этого джентльмена, а тем временем съезжу за деньгами?
Займет не больше часа.
— За час, хАрАшо. Но в залог останЭшся ты, а мужик сЭздит.
— Почему я в залог? — возмутилась Маша.
— Вах, зачЭм мнЭ другой залог?
Выйдя из подъезда с деньгами, а они оказались именно там, под простынями, где и сказала Маша, Николай посмотрел на часы. Он укладывался в час, отпущенный официанткой, и потому решил не торопиться.
Тем более ужин оказался пересоленным. И Николая мучила жажда.
— Никогда не пей пиво, в котором присутствует что-нибудь, кроме воды, солода и хмеля, — поучал его давеча Ники, когда они ехали в ресторан. — В Баварии еще в тыща дремучем году приняли закон, запрещающий что-либо подмешивать в этот божественный напиток. И чтобы не слабее пяти градусов, и не крепче пяти и шесть десятых, поверь моему опыту, — добавил тогда он.
