человеком, который естественным образом пересекался с обоими мирами: миром порнобизнеса и миром Кукольника, точнее, следствием по его делу. Простое совпадение или этого достаточно, чтобы считать Мору подозреваемым? Босх не знал. Он понимал лишь, что с невинным человеком должен быть столь же осторожен, как и с виновным.

В доме было душно. Босх прошел к скользящей задней двери и открыл ее. Он постоял там, прислушиваясь к шуршанию проезжавших по шоссе машин. Этот звук никогда не прекращался. Неважно, который час, какой день недели — там, внизу, всегда мчались машины, кровяным потокам перетекая по жилам города.

На автоответчике мигала цифра 3. Босх нажал на кнопку и закурил. Первый голос принадлежал Сильвии: «Я только хотела пожелать тебе доброй ночи, милый. Я люблю тебя. Будь осторожен».

Следующим был Джерри Эдгар: «Гарри, это Эдгар. Хочу тебя сообщить, что меня сняли с дела. Ирвинг позвонил мне домой и велел передать утром все, что у меня есть, отделу по грабежам и убийствам. Лейтенанту Ролленбергеру. Будь осторожен, старик. И смотри шестерку».

«Смотри шестерку», — повторил Босх. Это означало: «Опасность сзади». Он не слышал этого выражения со времен Вьетнама. И знал, что Эдгар никогда там не был.

«Это Рэй, — сказал последний голос. — Я тут думал по поводу твоей „цементной блондинки“, и у меня появились кое-какие мысли, которые могут тебя заинтересовать. Позвони мне утром — потолкуем».

— Мне нужна отсрочка.

— Что?

— Ты должен добиться, чтобы слушания отложили. Скажи судье.

— О чем ты говоришь, Босх? Ты совсем охренел?

Сидя в четверг за столом защиты, Босх и Белк дожидались открытия утреннего заседания. Они громко перешептывались, и Босх подумал, что Белк ругается очень неумело — как ученик шестого класса, который пытается тягаться с восьмиклассником.

— Я говорю о вчерашнем свидетеле, Вишореке. Он был прав.

— По поводу чего?

— Алиби, Белк. Алиби в связи с одиннадцатой жертвой. Тут все верно. Черч не...

— Погоди минутку, — прошипел Белк. А затем, еще больше понизив шепот, сказал: — Если ты собираешься признаться мне в том, что убил не того человека, я не желаю этого слышать, Босх. По крайней мере, не сейчас. Слишком поздно.

И он отвернулся к своему блокноту.

— Послушай меня, Белк, черт бы тебя подрал! Я ни в чем не собираюсь признаваться. Я убил того, кого надо. Но мы кое-что упустили. Еще одного человека. Убийца был не один, их было двое. На Черче висит девять трупов. Два других и тот, который мы нашли на этой неделе в цементе, — работа кого-то другого. Ты должен притормозить процесс до тех пор, пока мы не выясним, что же на самом деле происходит. Если все всплывет на процессе, это позволит второму убийце, последователю, понять, как близко мы к нему подобрались.

Белк швырнул ручку на блокнот, и она слетела со стола. Он даже не наклонился, чтобы поднять ее.

— Сейчас я тебе расскажу, что на самом деле происходит, Босх. Ничего останавливать мы не будем. Даже если бы я захотел, у меня все равно ничего бы не получилось — ведь судья у нее под юбкой. Она просто заявит протест, и все — никаких торгов. Поэтому я даже и заикаться о том не стану. Как ты не поймешь, Босх: это же судебный процесс. Помимо него в твоей жизни сейчас не должно существовать ничего другого. Ты не в состоянии контролировать его. И ты не должен рассчитывать, что тут будут объявлять перерывы всякий раз, когда тебе вздумается снова сменить пластинку...

— Ты закончил?

— Да, я закончил.

— Белк, я понимаю все, что ты только что сказал. Но мы должны защитить расследование. Существует еще какой-то тип, который убивает людей. А если Чэндлер вытащит меня или Эдгара и станет задавать свои вопросы, убийца прочитает об этом и узнает все, что знаем мы. Тогда нам никогда его не поймать. Ты этого хочешь?

— Я хочу выиграть процесс. И если ради этого придется даже скомпрометировать тебя...

— Вот именно, Белк, поэтому выслушай правду. Тут мы с тобой заодно. Отложи процесс до следующей недели, и к этому времени у нас с тобой кое-что будет. Мы придем сюда и вместе разнесем Денежку Чэндлер на мелкие кусочки.

Белк откинулся на стуле, подальше от Босха. Он устал сражаться.

— Босх, сколько лет ты проработал полицейским? — спросил он, не глядя на собеседника. — Двадцать?

Так. Вот оно. Босх молчал. Он понимал, что сейчас последует.

— И теперь ты тут сидишь и разглагольствуешь передо мной о правде? Когда в последний раз ты видел правдивый полицейский рапорт? Когда в последний раз ты излагал начальству безукоризненно правдивые аргументы, чтобы получить ордер на обыск? Не говори мне о правде! Если она тебе нужна, повидайся со священником или еще с кем-нибудь. Не знаю, куда тебе для этого нужно пойти, но только не сюда. После двадцати лет работы в полиции ты должен понимать, что правда не имеет ничего общего с тем, что здесь происходит. И правосудие тоже. Здесь — только слова, которые я когда-то вычитал в учебниках по юриспруденции.

Белк отвернулся и вытащил из кармана рубашки еще одну ручку.

— Ладно, Белк, твоя взяла. Но я расскажу тебе, что произойдет, когда это всплывет наружу. Все разлетится на мелкие кусочки и будет выглядеть весьма плачевно. Это — фирменное блюдо Чэндлер. Все