обращению к присяжным. Босх хотел было подняться в кафетерий на шестом этаже, поскольку он до сих пор ничего не ел, но подумал, что туда же может заявиться кто-нибудь из присяжных или — того хуже — семейство Черча. Так что вместо этого он спустился на эскалаторе в вестибюль и направился к пепельнице у фасада здания. Закурив сигарету, он повернулся к постаменту статуи спиной и вдруг понял, что его тело под пиджаком взмокло от пота. Часовое выступление Чэндлер, как ему показалось, длилось целую вечность — вечность, в течение которой на Босха были устремлены глаза всего мира. Он понимал, что вряд ли проходит в этом костюме до конца недели, поэтому нужно убедиться, чистый ли второй. Думая о подобных мелочах, он сумел наконец успокоиться.

Босх успел сунуть в пепельницу один окурок и теперь курил уже вторую сигарету, как вдруг дверь из стекла и металла распахнулась. Тяжелую створку открыла Хани Чэндлер, и поскольку сделала она это собственным задом, то не заметила стоявшего неподалеку Босха. Выйдя на улицу, она наклонилась и прикурила сигарету от золотой зажигалки. Только подняв голову и затянувшись, Чэндлер увидела его и тут же направилась к Пепельнице, намереваясь выбросить целую сигарету.

— В другом месте покурить не удастся, — заметил Босх. — Насколько мне известно, эта пепельница — единственная в округе.

— Да, но я не думаю, что нам обоим понравится стоять и глядеть друг на друга вне судебного зала.

Он пожал плечами и ничего не ответил. Как угодно. Если захочет, может и остаться. Она затянулась еще раз.

— Хоть половинку. Все равно мне нужно идти обратно.

Босх кивнул и посмотрел на Спринг-стрит. У входа в здание окружного суда он увидел вереницу людей, ждущих своей очереди пройти сквозь детектор металла. Снова «люди в лодках», подумалось ему. Затем он заметил бездомного, направляющегося по тротуару к пепельнице, чтобы произвести свою полуденную инспекцию. Внезапно человек развернулся и зашагал прочь по Спринг-стрит. На ходу он неуверенно оглянулся через плечо.

— Он меня знает.

Босх обернулся к Чэндлер и переспросил:

— Он вас знает?

— В свое время он был юристом. Я тогда была с ним знакома. Том какой-то там. Не припомню... Ага, Фарадэй — вот как его фамилия. Думаю, он не хочет, чтобы я видела его таким. Но его тут все знают. Он — как напоминание о том, что может случиться, если дела пойдут наперекосяк.

— А что с ним произошло?

— Долгая история. Может, вам расскажет ваш юрист. Могу я у вас кое-что спросить?

Босх не ответил.

— Почему городские власти не смогли назначить вам адвоката? Родни Кинг, мятежи... Самый неподходящий момент для суда над полицейским. Я не думаю, что Жирдяй [9]... Я называю его так потому, что знаю: он называет меня Денежкой. Так вот, я не думаю, что он способен выиграть это дело, а в итоге вас одного вывесят на просушку.

Прежде чем ответить, Босх несколько секунд подумал.

— Это не для протокола, детектив Босх, — сказала она. — Я ведь просто беседую с вами.

— Я сам потребовал, чтобы не назначали. Сказал, что, если назначат, я уволюсь и найму собственного адвоката.

— Настолько уверены в себе? — Она сделала паузу, чтобы затянуться. — Ну что ж, посмотрим.

— Посмотрим.

— Вы же понимаете, тут ничего личного.

Он знал, что рано или поздно она это скажет. Самая большая ложь в этой игре.

— Для вас — может быть.

— О, а для вас? Вы убиваете безоружного человека, а потом обижаетесь, когда его вдова возражает и подает на вас в суд.

— Супруг вашей клиентки отрезал ремешки от дамских сумочек, набрасывал их на шею своих жертв, а потом медленно, но неотвратимо затягивал узел, одновременно с этим насилуя их. Он предпочитал кожаные ремешки. Ему было плевать на женщин, с которыми он это творил. Главное, чтобы ремешок был кожаный.

Она и глазом не моргнула. Впрочем, Босх и не ожидал от нее этого.

— Это покойный супруг. Покойный супруг моей клиентки. И единственное в этом деле, что мы знаем наверняка и можем доказать, — то, что убили его вы.

— Да, и сделал бы это снова.

— Я знаю, детектив Босх. Именно потому мы здесь и находимся.

Она сжала губы, как для поцелуя, из-за чего резко обозначились ее скулы. В волосах женщины отразился луч полуденного солнца. Сердито затушив окурок в песке, она вошла в здание. От ее рывка дверь распахнулась так резко, словно была деревянной.

Босх втиснул машину на стоянку позади голливудского отделения полиции на Уилкокс около четырех часов. Из часа, отведенного на вступительную речь, Белк использовал только десять минут, и судья Кейс пораньше объявил перерыв, сказав, что свидетелей начнут заслушивать завтра. Он, по его словам, не хотел, чтобы юридический треп мешался в головах у присяжных с официальными показаниями свидетелей.

Во время десятиминутного выступления Белка Босх чувствовал себя неловко перед присяжными, но