неправосудным, и я категорически отказался.

– Вы от этого отказались? – взвизгнул Доббс. – Почему, скажите на милость? Зачем, во имя всего святого, вы это сделали?

– Потому что это бессмысленно. Штат может тут же заявить обоснованную жалобу и вновь привлечь Льюиса к судебной ответственности – но на сей раз уже лучше подготовившись, поскольку знает все наши карты. Забудьте о неправосудном процессе. Мы не собираемся за свой счет устраивать им ликбез. Нам необходимо получить нечто твердое и окончательное, без возможности дальнейших жалоб, претензий и повторных разбирательств. Или же, если судья откажется от такого варианта, мы уже сегодня доводим дело до вердикта присяжных. Даже если приговор окажется для нас неблагоприятен, у нас есть солидные основания для апелляции.

– Разве право решать не должно принадлежать самому Льюису? – спросил Доббс. – После всего, что он…

– Замолчите, Сесил! – резко оборвала его Виндзор. – Замолчите и перестаньте подвергать сомнению все, что делает для Льюиса этот человек. Он прав. Нам не пройти через все это вторично!

У Доббса был такой вид, точно она дала ему шлепка. Он даже отступил на шаг от нашего совещательного совета. Я посмотрел на Мэри Виндзор и увидел иное лицо. Лицо женщины, которая начала свой бизнес с нуля и довела его до вершины. Я также посмотрел другими глазами на Доббса, сознавая, что он, вероятно, всю дорогу нашептывал ей на ухо медоточивые гадости обо мне.

Потом я отбросил эти мысли и сосредоточился на насущном.

– Есть только одна вещь, которую ведомство окружного прокурора ненавидит больше, чем поражение в судебном процессе, то есть вердикт присяжных не в свою пользу, – произнес я. – И эта одна вещь – пощечина от судьи в виде прямого приговора, особенно после выявления неправомерного поведения со стороны обвинителя. Минтон спустился к себе на этаж, поговорить со своим боссом, а тот мастер политической интриги и всегда держит нос по ветру. Наверное, мы что-нибудь выясним уже через несколько минут.

Руле стоял прямо передо мной. Я посмотрел ему за плечо и увидел, что Собел все еще маячит в холле. Она беседовала по сотовому.

– Послушайте, – продолжил я, – сейчас все мы просто спокойно выжидаем, не сдавая позиций. Если я не услышу вестей от окружного прокурора, тогда через двадцать минут мы возвращаемся в зал суда и слушаем, что решила судья. Оставайтесь поблизости. Если позволите, я хотел бы пройти в туалетную комнату.

Я отошел от них и зашагал по коридору к Собел, но Руле отделился от матери и ее адвоката и, догнав меня, остановил, схватив за руку.

– Я все-таки хочу знать, откуда Корлисс взял то дерьмо, что там рассказывал! – воскликнул он.

– Какая разница? Это работает на нас. Вот что важно.

Руле приблизил свое лицо к моему:

– Человек со свидетельской трибуны называет меня убийцей. Как это может работать на нас?

– Да потому что никто ему не поверил. И вот почему судья так взбешена. Они прибегли к услугам профессионального лжеца, поставив его на свидетельское место, чтобы он сообщил о вас самые мерзкие вещи. Представить этого типа присяжным лишь затем, чтобы в результате он был разоблачен как лжец, – профессионально неправомерное поведение со стороны прокурора. Почти профнепригодность. Неужели вы не понимаете? Мне пришлось повысить ставки, обострить ситуацию. Это единственный способ вынудить судью надавить на обвинение. Я делаю именно то, Льюис, ради чего вы меня наняли. Я вытаскиваю вас из петли.

Я наблюдал, как он размышлял над услышанным.

– Так что оставьте все как есть, – заключил я. – Возвращайтесь к матери и Доббсу и дайте мне сходить пописать.

– Нет, – покачал он головой, – я не собираюсь оставлять все как есть, Мик. Я не желаю с этим мириться. – Он ткнул пальцем мне в грудь. – Тут происходит что-то еще, и оно мне не нравится. Вы не должны кое о чем забывать, Мик: у меня ваш пистолет. А у вас – дочь. Вы должны…

Я взял его руку с вытянутым пальцем и рывком отодрал от своей груди.

– Не смей угрожать моей семье! – воскликнул я. – Хочешь подкатываться ко мне – отлично, давай этим займемся! Но если ты хоть когда-нибудь вздумаешь угрожать моей дочери, я закопаю тебя так глубоко, что никто никогда не найдет. Ты понял, Льюис?

Он медленно кивнул и ухмыльнулся:

– Конечно, Мик. Именно. Мы поняли друг друга.

Я отпустил его руку и направился в дальний конец коридора, где Собел, похоже, все-таки не просто разговаривала по телефону, а дожидалась меня. Я шагал, ничего не видя; мысли об угрозе в адрес моей дочери застилали мне обзор. Но, приблизившись к Собел, я отогнал их. Когда я подошел, она как раз закончила свой телефонный разговор.

– Детектив Собел! – приветствовал я.

– Мистер Холлер, – отозвалась она.

– Могу я спросить, зачем вы здесь? Собираетесь меня арестовать?

– Я тут потому, что вы меня пригласили, помните?

– Э… нет, не помню.

Она недоверчиво прищурилась.

– Вы сказали, мне будет полезно посмотреть на ваш процесс.

Я вдруг сообразил, что она имеет в виду тот неловкий и непростой разговор у меня дома, в кабинете, во время обыска, вечером в понедельник.

– Ох, верно, а я и забыл. Что ж, рад, что вы воспользовались моим предложением. Я и вашего партнера видел, чуть раньше. Куда он подевался?

– О, он здесь, неподалеку.

Я постарался прочесть между строк и сообразить, что скрывается за этими словами. Она так не ответила на вопрос о моем аресте.

– Ну и что вы об этом думаете? – Я повел рукой назад, в сторону двери в зал суда.

– Очень интересно. Жаль, что нельзя было превратиться в муху и посидеть на стене в кабинете судьи.

– Что ж, оставайтесь, не уходите. Дело еще не закончено.

– Наверное, останусь.

Завибрировал мой мобильник. Я достал его из-за пояса. Дисплей показывал, что звонок исходит из канцелярии окружного прокурора.

– Мне нужно принять звонок.

– Конечно, пожалуйста, – отозвалась Собел.

Раскрыв телефон, я зашагал в обратную сторону – туда, где Руле мерил шагами пространство холла.

– Алло?

– Микки Холлер? Это Джон Смитсон из ведомства окружного прокурора. Как проходит ваш день?

– Бывали дни и получше.

– Но, уверяю вас, все изменится, когда вы услышите, что я хочу вам предложить.

– Я весь внимание.

Сверх обещанных тридцати минут судья не выходила из своего кабинета еще пятнадцать. Все ждали: мы с Руле – за столом защиты, его мать и Доббс – позади нас в первом ряду. За столом обвинения Минтон уже не солировал. Рядом с ним сидел Джон Смитсон. Я подумал, что это, вероятно, вообще первый случай в этом году, когда он самолично появился в зале суда.