замечу, не разгляжу. Речь не о вердикте «виновен – невиновен». Я имею в виду именно невиновность. Невиновность, неиспорченность, простосердечие. Но знаешь, чего мне на самом деле следовало бояться?

– Чего, Холлер?

– Зла. Зла в чистом виде.

– Что ты хочешь сказать?

– Большинство людей, которых я защищаю, не олицетворяют собой зло, Мэгги. Они виновны – да, но они не есть зло. Понимаешь, о чем я? Тут есть разница. Ты слушаешь их и слушаешь эти песни – и осознаешь, почему они сделали именно такой выбор, почему их жизнь сложилась так, а не иначе. Люди просто стараются устроиться, стараются выжить с тем, что им дано, но начать с того, что некоторым из них и не дано ни черта! Но это не есть зло. Зло – это другое. Оно есть, оно существует, и когда оно проявляется… Я не знаю… Не могу объяснить.

– Ты пьян, вот в чем все дело.

– Мне следовало опасаться одного, а я опасался противоположного.

Она протянула руку и погладила мне плечо. Последняя песня была «Жить и умереть в Лос- Анджелесе», моя любимая на этом самодельно записанном диске. Я начал тихонько мычать в такт, а потом, когда зазвучал припев, стал подпевать.

Скоро я уронил руки на кровать и уснул прямо в одежде. Я так и не услышал, как женщина, которую любил больше, чем кого-либо в жизни, покинула мой дом. Потом она мне скажет, что последнее, что я пробормотал, засыпая, было: «Я больше не могу».

И говорил я вовсе не о пении.

Я проспал почти десять часов, но когда проснулся, было все еще темно. На плейере светились цифры 5.18. Я попытался погрузиться обратно в сон, но дверца уже захлопнулась. К 5.30 я выкатился из кровати; покачнувшись, обрел равновесие и двинулся в душ. Стоял под его струями до тех пор, пока горячая вода в баке не сделалась холодной. Тогда я вышел и оделся, экипируясь для очередного дня сражения с судебной машиной.

Было по-прежнему слишком рано, чтобы звонить Лорне, уточнять расписание на день, но я держу на своем письменном столе календарный план, всегда соответствующий текущему моменту. Я пошел в кабинет с ним свериться, и первое, что заметил, была долларовая бумажка, прикрепленная клейкой лентой к стене над столом.

Мой адреналин подскочил на несколько пунктов, а мозг стремительно заработал: я решил, что деньги на стене оставил какой-нибудь незваный гость в качестве угрозы или некоего послания. Потом я вспомнил.

– Мэгги, – вслух произнес я.

Я улыбнулся и решил оставить долларовую банкноту на стене. Потом вытащил из портфеля календарь и проверил свое расписание. Похоже, утро у меня свободно до одиннадцати часов, когда должны начаться слушания в Высшем суде долины Сан-Фернандо. Разбиралось дело одного повторного клиента, которому вменялось хранение наркотиков и соответствующих принадлежностей. Чепуховое обвинение, едва ли достойное затрачиваемых денег и времени, но моя клиентка, Мелисса Меткофф, уже и так находилась на испытательном сроке за целый букет правонарушений, связанных с наркотиками. Если же при этом она попадалась даже на такой малости, как хранение наркоманской аптечки, ее условно-испытательный срок летел ко всем чертям и в результате ей грозил срок от шести до девяти месяцев.

Это все, что имелось в моем календаре на сегодня. После суда в Сан-Фернандо мой день был свободен, и я мысленно поздравил себя за прозорливость, которую, видимо, включил, оставив себе остаток дня после этого слушания свободным. Конечно, при составлении графика я не знал, что смерть Анхеля Левина швырнет меня в неурочный час в «Четыре зеленые полянки», но все равно интуиция оказалась на высоте.

Слушание по делу Меткофф требовало от меня адвокатского опротестования способа обнаружения наркотика. Дело в том, что порция кокаина была найдена в результате обыска ее транспортного средства дорожной полицией Нортриджа за опасную езду. Кокаин обнаружили в закрытом центральном отделении приборной панели. Меткофф сказала мне, что не давала полицейским разрешения обыскивать машину, однако они это сделали. Моя аргументация состояла в том, что на обыск не было согласия владельца и никакой веской причины. Если Меткофф остановили за опасное вождение, то не имелось оснований обыскивать закрытые отделения автомобиля.

Довод шаткий, я это знал, но папаша Меткофф заплатил мне хорошие деньги, чтобы я сделал все для его непутевой дочери. И именно этим я и собирался заняться в одиннадцать часов в суде округа Сан- Фернандо.

На завтрак я проглотил две таблетки тайленола и заел их яичницей с тостами и кофе. Яичницу я щедро сдобрил перцем и сальсой.[40] Все это привело в действие нужные рычаги механизма и обеспечило его топливом, чтобы выдержать бой. За завтраком я листал страницы «Лос-Анджелес таймс», выискивая сообщение об убийстве Анхеля Левина. Необъяснимым образом такового не было. К чему бы глендейлской полиции подобная секретность? Потом я вспомнил, что «Таймс» каждое утро выходил в нескольких региональных вариантах. Я жил в Уэстсайде, а Глендейл относился к долине Сан-Фернандо. Новость об убийстве в долине могла быть сочтена редакторами «Таймс» как недостаточно важная для уэстсайдских читателей, которым хватало и своих, местных, убийств, чтобы еще забивать голову чужими. В общем, я не нашел сообщения о Левине.

Я решил, что придется купить второй экземпляр «Таймс» в газетном киоске по пути в суд Сан- Фернандо и еще раз поискать. Размышления, к какому киоску я направлю за газетой Эрла Бриггса, напомнили мне, что у меня нет машины. «Линкольн» стоял на приколе у «Четырех зеленых полянок» (если только его не украли за ночь), и я не смогу вернуть свои ключи до одиннадцати, когда паб откроется на ленч. Проблема. Ранее я углядел автомобиль Эрла на перехватывающей стоянке пригородных автомобилей, где мы с ним встречаемся каждое утро. Старая «тойота» с низкой посадкой и крутящимися хромированными дисками. Я подозревал также, что салон провонял куревом. Мне не хотелось в ней ехать. В северном округе это почти гарантированно грозило тем, что тебя остановит полиция. В южном же – являлось приглашением такую машину обстрелять. Мне также не хотелось, чтобы Эрл забирал меня прямо из дома. Я никогда не позволяю своим водителем знать, где я живу.

Наконец я придумал план: взять такси до своего пакгауза в северном Голливуде и воспользоваться одним из стоящих там новых лимузинов. «Линкольн» у «Четырех зеленых полянок» так или иначе имел свыше пятидесяти тысяч миль пробега. Вероятно, распечатывание новой тачки поможет мне преодолеть депрессию, которая непременно возникнет из-за гибели Анхеля Левина.

Вымыв в раковине посуду и сковородку, я решил, что уже не рано и можно рискнуть разбудить звонком Лорну, подтвердить свое дневное расписание. Я вернулся в кабинет и, когда поднял телефонную трубку своего домашнего телефона, услышал прерывистый звук тонального вызова, свидетельствовавший, что меня ждет по меньшей мере одно телефонное сообщение.

Я набрал номер поиска, и электронный голос сообщил, что я пропустил вызов, поступивший накануне в 11.07 утра. Когда тот же голос произнес номер упущенного вызова, я обомлел. То был номер сотового телефона Анхеля Левина. Я проморгал его последний звонок!

Он замолчал на секунду, потому что где-то там, на заднем плане, у него залаяла собака.