лодыжке, и система спутникового слежения сыграет роль алиби для нашего клиента. Валенсуэлу свалившаяся новость ошеломила. Может, он и не был так дружен с Левином, как я, но знал его долго.

– Что, по-твоему, произошло, Мик? – тревожно спросил он.

Я понимал: он хочет выяснить, не думаю ли я, что Руле убийца или тот человек, который стоит за преступлением. Валенсуэла не был посвящен во все, что знал я, и в те материалы, что собрал Левин.

– Тебе лучше держать ухо востро с этим парнем.

– И ты тоже будь настороже.

– Непременно.

Я захлопнул телефон, размышляя, нет ли чего-нибудь, чего Валенсуэла может не знать. Например, не нашел ли Руле какой-либо хитрый способ снимать с ноги браслет или нейтрализовать систему слежения. Меня убеждало научно-техническое объяснение, но не человеческая сторона дела. Всегда существуют глупейшие ошибки, недочеты, ляпы. Человеческий фактор дает сбой.

К моему месту за стойкой ленивой походкой подошел бармен.

– Эй, приятель, вы не теряли ключи от машины?

Я обернулся, удостовериться, что он обращается ко мне.

– Нет.

– Уверены? Кто-то нашел ключи на стоянке. Вы лучше проверьте.

Я потянулся в карман пиджака, потом вытащил руку и демонстративно вытянул вперед, растопырив ладонь. На ней лежало мое кольцо с ключами.

– Вот, видите, мои клю…

Быстрым и опытным движением бармен смел ключи с моей ладони и улыбнулся.

– Уже само попадание на эту удочку надо бы сделать тестом на трезвость, – произнес он. – В любом случае, приятель, машину ты не поведешь – хотя бы в ближайшее время. Когда будешь готов идти, я вызову тебе такси.

Он отошел от стойки – на тот случай, если я лелею намерения прибегнуть к насильственным действиям. Но я лишь кивнул.

– Твоя взяла, – сказал я.

Он швырнул мои ключи на заднюю конторку, где выстроились бутылки. Я посмотрел на часы. Не было еще и пяти. Сквозь пелену алкоголя ко мне начинала пробиваться совесть. Я выбрал себе легкий выход. Выход труса – напиться перед лицом ужасного события.

– Можете это забрать, – пробормотал я, указывая на свой бокал с «Гиннессом».

Я взял телефон и набрал еще один номер. Мэгги Макферсон отозвалась мгновенно. Суды обычно закрываются к половине пятого. В последние час или два перед окончанием рабочего дня прокуроры находятся на своих местах, за письменными столами.

– Привет, рабочий день не закончился?

– Холлер, ты?

– Да.

– Что случилось? Ты пьян? У тебя странный голос.

– Думаю, на сей раз мне может понадобиться, чтобы ты отвезла меня домой.

– Где ты?

– В «Четырех зеленых полянках».

– Что?

– В «Четырех зеленых полянках». И я уже провел здесь некоторое время.

– Майкл, что случилось?

– Анхель Левин мертв.

– О Боже, что с ним?

– Убит. Не могла бы ты доставить меня до дому? Я здорово перебрал.

– Только позвоню Стейси, договорюсь, чтобы она подольше посидела с Хейли, а потом сразу же приеду. Только не пытайся уехать сам, хорошо? Просто сиди на месте и жди.

– Не беспокойся, бармен меня не выпустит.

Захлопнув телефон, я заявил бармену, что изменил мнение и выпью еще одну пинту, дожидаясь своего эскорта. Вытащил бумажник и положил на стойку кредитную карточку. Он выдал мне счет, затем налил еще «Гиннесса». Бармен так долго наполнял стакан, отчерпывая пену, чтобы полнее его налить, что я едва пригубил его к тому моменту, как в бар вошла Мэгги.

– Ты слишком быстро, – отметил я. – Хочешь выпить?

– Нет, для выпивки слишком рано. Давай я просто отвезу тебя домой.

– О'кей.

Я слез с табурета, не забыв забрать свою кредитку и телефон, и покинул бар, обхватив экс-жену за плечи, чувствуя себя так, словно спустил большую часть «Гиннесса» и водки в канализацию, а не в собственную глотку.

– Я припарковалась прямо перед входом, – сказала Мэгги. – «Четыре ядреные подлянки»… Как ты думаешь, откуда взялось такое прозвище? Что, этим заведением владеют четверо?

– Нет, «четыре» вместо «for» – то есть «для». Это не цифра «четыре». Паб для таких людей, как судебный адвокат Холлер. В общем, для алчных юристов-кровососов.

– Ну спасибо.

– Тебе незачем благодарить. Это не о тебе. Ты же не адвокат, а обвинитель.

– Сколько ты выпил, Холлер?

– Между много и слишком много.

– Не испачкай мне машину.

– Обещаю.

Мы сели в автомобиль, одну из дешевых моделей «ягуара». Это была первая машина, купленная ею самостоятельно, без того, чтобы я держал ее руку и помогал выбирать. Она предпочла «ягуар», поскольку он предоставлял ей возможность чувствовать себя стильно и утонченно, давал ощущение класса. Но всякий, кто разбирается в автомобилях, знает, что это просто прифрантившийся «форд». Я не стал спорить и портить ей удовольствие. То, что доставляет удовольствие ей, радует и меня – кроме того раза, когда она решила, что развод со мной прибавит ей счастья. Мне он большой радости не прибавил.

Она помогла мне сесть в машину, и мы тронулись.

– И не вздумай вырубиться, – прибавила Мэгги, выезжая с парковки. – Я не знаю дороги.

– Поезжай на ту сторону горы через Лорел-каньон. После этого надо только свернуть влево у подножия.

Хотя предположительно путь лежал из города в пригород, при пробках в конце рабочего дня добраться до Фэрхольм-драйв занимало у меня почти сорок пять минут. По дороге я рассказал ей об Анхеле Левине и о том, что случилось. Она не отреагировала так, как Лорна, потому что не знала Анхеля. Хотя я был знаком с ним много лет и использовал как частного сыщика, вышло так, что он стал моим близким другом только после нашего с Мэгги развода. Именно Анхель не раз отвозил меня домой из «Четырех зеленых полянок», когда мой брак стал распадаться.

Пульт для открывания моего гаража остался в «линкольне», на стоянке за баром, поэтому я велел Мэгги припарковаться на площадке перед воротами. Я также сообразил, что мои ключи от дома надеты на том же кольце, что и ключ от «линкольна», и их тоже конфисковал бармен. Нам пришлось пройти вдоль боковой стороны дома, к заднему крыльцу, и достать запасной ключ (тот самый, что отдал мне Руле) из-под пепельницы на столе для пикников. Задняя дверь вела в мой кабинет. Это хорошо, поскольку в пьяном состоянии я был рад избежать восхождения по ступеням к парадной двери. Это не только изнурило бы меня, но вдобавок моя спутница увидела бы открывающуюся с террасы панораму и это напомнило бы ей о несправедливом несоответствии между жизнью честного прокурора и алчной адвокатской пиявки.