недавно казавшийся таким вкусным – там, на стадионе, – встал поперек горла.

– Эй, взгляните-ка сюда! – раздался сзади голос Лэнкфорда.

Мы с Собел обернулись и увидели, как люди судмедэксперта медленно переворачивают труп Левина. Кровь испачкала переднюю сторону надетой на нем спортивной рубашки с логотипом «Доджерс». Но Лэнкфорд указывал на руки покойника, которые прежде не были видны, заслоненные телом. Два средних пальца левой руки подогнуты к ладони, тогда как два пальца по краям полностью выпрямлены. Это было нечто вроде «козы».

– Парень был фанатом техасской длиннорогой коровы? – спросил Лэнкфорд.

Никто не засмеялся.

– Что вы об этом думаете? – обратилась ко мне Собел.

Я уставился на пол, на последний, предсмертный жест моего друга, и лишь покачал головой.

– О, кажется, я понял, – произнес Лэнкфорд. – Это что-то вроде знака. Своего рода шифр. Он хочет нам сообщить, что это дело рук дьявола.

Я вспомнил, как Левин назван Руле дьяволом и говорил об имеющихся у него доказательствах, что тот само зло в чистом виде. И я догадался, что означало последнее движение моего друга. Умирая на полу своего кабинета, он пытался предупредить меня о чем-то.

Я двинул в «Четыре зеленые полянки» и заказал порцию «Гиннесса», но очень быстро переключился на водку со льдом. Я не считал, что есть смысл отсрочивать ход событий. На экране телевизора над барной стойкой заканчивался матч с участием «Доджерс». Парни в голубой форме собрались с силами, отставая теперь всего на два очка. Бармен не отрывал глаз от экрана, но меня уже больше не занимало открытие бейсбольного сезона, как не интересовал и перелом в игре на подаче перед девятым иннингом.

После второй порции водки я вытащил на стойку бара сотовый телефон и стал звонить. Сначала я позвонил тем четырем адвокатам, с которыми был на матче. Сразу по получении печальных новостей мы покинули стадион, но мои коллеги, уходя домой, знали лишь, что Левин мертв. Затем я позвонил Лорне, и та начала плакать. Я разговаривал с ней сквозь этот плач, потом она задала вопрос, которого я надеялся избежать:

– Это из-за того дела? Из-за Руле?

– Не знаю, – солгал я. – Я рассказал копам о деле, но их, похоже, больше заинтересовало то, что он был голубым.

– Голубым?

Я знал, что это сработает как отвлекающий момент.

– Он это не афишировал.

– А ты знал и не сообщил мне?

– Это была его жизнь. Если бы он хотел всем рассказывать, он бы рассказывал – я так считаю.

– Детективы считают, что дело в этом?

– В чем?

– Ну, что его убили на гомосексуальной почве.

– Они сами постоянно об этом спрашивали. Неизвестно, что у них на уме. Они будут вникать во все, и, надеюсь, это даст какие-нибудь результаты.

Наступило молчание. Я поднял глаза на экран в тот момент, когда на табло побежала строкой победа «Доджерс» и на стадионе зашумели болельщики. Бармен издал боевой клич и с помощью пульта запустил голос комментатора на полную мощность. Я отвернулся и закрыл рукой одно ухо.

– Наводит на размышления, не так ли? – промолвила Лорна.

– О чем?

– О том, чем мы занимаемся. Микки, когда поймают того ублюдка, который это сделал, ведь он вполне может позвонить мне, чтобы стать твоим клиентом.

Я привлек внимание бармена, погремев льдом в своем пустом стакане. Хотелось добавки. Я не собирался рассказывать Лорне, что уже работаю на ублюдка, убившего Анхеля.

– Лорна, перестань, смотри на вещи проще. Ты становишься…

– Но такое вполне вероятно!

– Послушай, Анхель был моим товарищем по работе и единственным другом. Но я не намерен менять профессию и убеждения лишь потому, что…

– А может, следовало бы. – Она опять заплакала.

Бармен принес мне напиток, и я одним махом опрокинул его в себя.

– Лорна, хочешь, чтобы я приехал?

– Нет. Я не знаю, чего хочу. Просто все так ужасно!

– Ты помнишь Хесуса Менендеса? Он был когда-то моим клиентом?

– Да, но при чем тут…

– Он был невиновен. И Анхель как раз работал над этим делом. Мы с ним оба над этим работали. Собирались вытащить его из тюрьмы.

– К чему ты это говоришь?

– К тому, что мы не можем и не должны проглотить предостережение и остановиться на полдороге. То, чем мы занимаемся, важно. Необходимо.

Когда я произнес эти слова, мне и самому они показались неискренними, бессодержательными, пустопорожними, показными. Лорна не ответила. Вероятно, я сбил ее с толку, поскольку был сбит с толку сам.

– Лорна, мне надо сделать еще несколько звонков.

– Ты сообщишь мне, когда выяснишь насчет похорон?

– Да.

Захлопнув телефон, я решил взять тайм-аут перед следующим звонком. Я подумал над последним вопросом Лорны и понял, что, очевидно, именно мне придется организовывать похороны. Если только на сцене не появится пожилая женщина из Детройта, отрекшаяся от Анхеля Левина двадцать пять лет назад.

Я поставил свой стакан и сказал бармену:

– Принесите мне «Гиннесса» и себе тоже налейте порцию.

Решил, что пора сбавить обороты, а единственный способ в данном случае – перейти на «Гиннесс», поскольку изрядное время занимало наполнить бокал из крана. Когда бармен наконец принес мне бокал, я увидел, что поверху, на шапке пены, он с помощью тонкой струи из крана изобразил лиру. Такую лиру, с какой рисуют ангелов. Прежде чем отпить, я приветственно приподнял свой стакан.

– Господи, благослови мертвых! – произнес я.

– За умерших! – отозвался бармен.

Я мучительно глотал пиво из своего бокала, и густой напиток был как некий известковый раствор, который я лил в себя, чтобы там, внутри, скрепить какие-то кирпичи. Внезапно я почувствовал, что вот-вот заплачу, но в это время зазвонил мой телефон. Я схватил его, не взглянув на дисплей, и сказал «алло». Алкоголь придал моему голосу неузнаваемое звучание.

– Это Мик? – с сомнением произнес голос.

– Да, кто говорит?

– Льюис. Я только что услышал новости об Анхеле. Соболезную, старина.

Я отдернул телефон от уха, словно это была какая-нибудь ядовитая змея, которая могла меня ужалить. Отвел руку за спину, приготовившись запустить телефоном в зеркало на задней стенке бара, как вдруг увидел в нем собственное отражение. Тогда я остановился и приложил телефон к уху.

– А-а, извращенец, как ты вообще…

Я осекся и принялся смеяться, неожиданно сопоставив то, как я его обозвал, с гипотезой Анхеля Левина о том, что и впрямь проделывал Руле.