цианида».

– Чтобы передать их американской армии? – спросил Вагнер.

– Зачем же свои военные секреты передавать в распоряжение вражеской армии? – с ухмылкой спросил Иммерман.- Ведь мы не изменники какие-нибудь и не шпионы, а преданные слуги фатерлянда, и увезем эти документы только для их спасения, чтобы они никогда не попали в руки наших врагов.

– Вот как? – усмехнулся профессор.- А когда доберемся до нейтральной страны; что же будет с ними?

– Вы их передадите в распоряжение одной химической корпорации взамен пожизненной пенсии, равной жалованию президента той страны. Кроме того, корпорация гарантирует вам полную безопасность в случае, если большевики вздумают привлечь вас к ответственности как военного преступника.

Некоторое время профессор просидел молча, потом встал, окинул Иммермана насмешливым взглядом и низко поклонился.

– Благодарю вас, мистер Иммерман, за вашу доброту ко мне и к моей семье, – сказал он, – называя его «мистер», чтобы дать понять, кому тот служит.- Но воспользоваться вашим предложением не могу. «Анархии» и «дьявольский цианид» принадлежат и всегда будут принадлежать только немецкой нации. В этой войне благодаря интригам некоторых безответственных людей не удалось их использовать в интересах Германии, но придет врем я, и они* сослужат ей добрую службу.

– Вы уверены в этом?

– Да, уверен. Лаборатория, в сейфе которой хранятся технологические документы, охраняется надежными людьми. Оки не выпустят их за пределы доверенного им объекта.

– Ой ли! – покачал головой Адольф.- Вспомните-ка историю с одним заводом в Норвегии, где изготовляли некоторые весьма важные материалы, необходимые для производства секретного оружия. Этот объект тоже охранялся весьма тщательно. Но вражеские подводные лодки высадили отряды командос, и от завода и изготовленного им запаса стратегических материалов осталась только груда обгорелых развалин. Учтите, нечто подобное может случиться и с вашей лабораторией, если, скажем, русским вздумается высадить воздушный десант.

«Русские не могут знать о наших тайнах, поэтому нечего их опасаться, – думал Вагнер.- А вот западным державам известно об «анархине» и «дьявольском цианиде». Они и только они могут попытаться силой вырвать у нас наши тайны. Надо будет немедленно принять необходимые меры».

– Благодарю вас за предупреждение, – с иронической усмешкой проговорил он вслух.- Мы учли такую возможность. Лаборатория взлетит на воздух, как только возникнет реальная угроза ее захвата войсками противника.

Сознание своего бессилия буквально взбесило Иммермана. «И этот осел хочет перехитрить нас! – мысленно выругался он, глядя с ненавистью на старика.- Клянусь честью, ты еще пожалеешь об этом».

– Значит, вы отказываетесь уехать с нами? – еле сдерживая себя, последний раз спросил Иммерман.

– Да! – решительно кивнул головой профессор.- Мои труды принадлежали немецкому народу, и если ему не, позволили пользоваться ими ради собственного спасения, то мне лучше погибнуть вместе с моим народом. Интересы нации превыше всего? Уезжайте. Счастливого пути!

Вместо «счастливого пути» ему хотелось сказать «скатертью дорога», но он не стал грубить бывшему хозяину, а только резко повернулся и гордо вышел из комнаты.

Оставшись один, Адольф Иммерман некоторое время задумчиво посидел за письменным столом, потом встал, походил взад-вперед по комнате, немножко успокоился и по телефону вызвал брата.

– Ну, как он? – спросил Рудольф.

– Фанатик проклятый. Ни уговоры, ни угрозы на него не действуют. Оставляю его на твое попечение. Возможно, нам не удастся завладеть его бумагами. Тогда постарайся завладеть им самим. Времени осталось мало. Не забывая об осторожности, надо действовать решительно. Не жалей ни денег, ни других ценностей, а если потребуется, то и жизни людей.

– Деньги мне потребуются наличными, – предупредил младший Иммерман.

– Знаю. Получишь в кассе концерна. Только не забудь: без профессора Вагнера или без «анархина» и «дьявольского цианида» лучше и не показывайся за границей. А пока всего хорошего!…

Мощные удары Советской Армии до основания потрясли фашистскую империю. Она агонизировала. 30 апреля по городу разнесся слух о смерти Гитлера. Утром заговорили об этом с опаской, полушепотом, но к вечеру слухи подтвердились полностью. Немцы поняли, что война проиграна, и, кроме кучки головорезов из войск СС, уже никто не хотел рисковать своей жизнью, продолжая безнадежную борьбу с победоносными войсками стран антигитлеровской коалиции. Начался развал государственного аппарата. Служащие на следующий день не вышли на работу. Один за другим останавливались заводы. Отступление вермахта на некоторых участках огромного фронта превратилось в беспорядочное бегство. Даже наиболее дисциплинированные войска при-первой же возможности оставляли поле боя и двигались на запад, чтобы побыстрее сдаться в плен американцам или англичанам. Жалкие остатки некоторых разбитых воинских частей вышли из-под контроля командования и устремились в тыл, создавая в прифронтовой полосе излишние трудности в управлении, а отдельные небольшие группы военнослужащих, оставшиеся без командиров, занимались грабежами. Особенно много было таких мародеров на левом берегу Дуная. Их части были разбиты Советской Армией на территориях Венгрии и Чехословакии. Все они спешили переправиться на правый берег реки, откуда уже слышался грохот американских орудий. Против нарушителей порядка были двинуты отряды местной обороны. Рунге тоже получил приказ занять своим отрядом фольксштурма паромную переправу с целью приостановить поток неорганизованной публики. Пришлось снять фольксштурмовцев с охраны леса, где находилась лаборатория Вагнера. На постах остались одни эсэсовцы из зондеркоманды. Такое ослабление охраны было на руку врагам профессора. Рано утром в сопровождении эскадрильи «мустангов» [«Мустанг» – название американского истребителя] появились три транспортных самолета и беспрепятственно высадили парашютный десант. Но удачно начатая операция неожиданно застопорилась по вине самих парашютистов. Вместо того чтобы решительно атаковать охрану лаборатории, командир десантников затеял переговоры с Карлом Кейнертом о сдаче зондеркоманды в плен. В успехе он не сомневался, так как хорошо знал о разложении фашистского воинства. К тому же условия, предъявленные для капитуляции охраны, па его взгляд, были неотразимы: каждый пленный эсэсовец должен был получить по пять тысяч марок, а их командир в десять раз больше. Возможно, рядовых и соблазнили бы такие условия, но только не их командира. Нацист Кейнерт, считавший себя представителем высшей расы, отклонил требование англосаксов, как он обычно называл всех англичан и американцев; трех парашютистов, прибывших к нему в качестве парламентеров, по его приказанию расстреляли на глазах у десантников. Дурное.обращение с парламентерами всегда считалось тяжким преступлением. Вероломное убийство и на этот раз вызвало законное возмущение у честных воинов. Увидев собственными глазами дикую расправу над своими товарищами, парашютисты ринулись в атаку. Немцы давно ожидали такого нападения и готовились к обороне! Поэтому первую атаку противника отбили довольно легко. Тогда парашютисты по радио обратились к своему командованию за помощью. Она не заставила себя долго ждать. Скоро с запада прилетели штурмовики. Должно быть, летчики хорошо знали систему обороны фашистов; не подвергая непосредственной опасности самой лаборатории, они довольно легко расправились с огневыми точками немцев, создав тем самым благоприятные условия для повторной атаки парашютистов. Она последовала немедленно. Ожесточенная схватка продолжалась не больше тридцати минут и закончилась почти полным истреблением парашютистов. Но в зондеркоманде тоже осталось всего тринадцать человек. Причем половина из них, в том числе и сам Карл Кейнерт, были серьезно ранены.

– Герр профессор! – обратился начальник охраны к Вагнеру, когда тот осмотрел его рану в качестве врача.- Положение наше очень серьезное. Если враги вздумают повторить десантную операцию, катастрофа неминуема.

– А что вы предлагаете? – спросил шеф. ч