волновало: убьет он ее или нет.

Дейнжер пристально смотрела на него, пока ее сердце заходилось от ярости.

— Тогда я надеюсь, что ты придешь с армией, потому что одного тебя будет недостаточно, чтобы убить меня.

Она набросилась на него, только для того, чтобы обнаружить невидимую стену, что окружала его. Она нанесла удар по ней, но та не сдвинулась с места.

— Я не могу умереть, Дейнжер, — сказал он зловеще, смотря на нее сквозь свое невидимое поле. — Но ты можешь, и поверь мне на слово, это действительно паршиво — умирать смертью Темного Охотника.

Она стукнула кулаком по невидимой стене вокруг него, скривив губы.

— Ты просишь меня предать своих братьев ради собственного спасения? Забудь об этом. К черту тебя и Ашерона.

— Нет, — сказал он искренним голосом и качая головой. — Я прошу тебя спасти их. Если ты можешь убедить их доверять тебе и поверить мне, и признать и согласиться с тем, что Кирос врет, тогда они смогут отправиться восвояси, и все это останется не более чем плохим сном.

— А если они не поверят?

— Тогда они станут историей.

Почувствовав к нему отвращение, она отшатнулась назад.

— Знаешь, ты мог бы проявить больше сострадания, говоря об этом. Мы что, совсем ничто для тебя? Для Ашерона?

Она почувствовала легкое движение в воздухе, будто стена пропала. Алексион смотрел на нее своими мрачными, зелеными глазами.

— Ашерон действительно весьма обеспокоен. Если бы ему было все равно, меня бы тут не было, и все вы уже были бы мертвы. Я не нужен ему, чтобы убить вас. Он может это сделать без особых усилий. Поверь мне, я также не получаю никакого удовольствия от убийства. Кроме того, я не знаю, кто умрет, а кто нет. Это не игра для меня. Также как и не конец света.

Она сглотнула болезненный комок в горле, который появился, когда она подумала о смерти своих друзей.

— Все они достойны спасения. Каждый из них. Ты и представления не имеешь, как тяжело быть одним из нас. Мы были созданы, а затем брошены. Некоторые из нас живут десятилетия, иногда и дольше, без весточки от Ашерона. И никто из нас не увидит Артемиду снова…

Он зло хмыкнул, прерывая ее.

— Считай, что тебя там благословили.

Она замолчала, услышав в его словах злобу, и ей вспомнились слова Страйкера о смерти Артемиды.

— Артемида все еще жива?

— О, да. Поверь мне, она жива и здорова и лицезреет Ашерона каждый день.

Почему-то от этих слов ей стало легче — при условии, что Алексион не солгал.

— Тогда она беспокоится о нас.

— Нет, — с горечью сказал он. — Она беспокоится об Ашероне. Оставшиеся из вас все еще тут, а значит, она может контролировать его. Вот почему она создает новых Темных Охотников, чтобы они заменили тех, кто ушли. Тот день, когда Ашерон перестанет беспокоиться о вас, будет днем, когда Артемида повернется к вам спиной, и, скорее всего, вы все умрете. Так что не говори мне, что Ашерону наплевать на вас, когда я вижу ваши каждодневные звонки ему.

Его слова застряли у нее в голове. Может ли это быть правдой?

Зная Эша, это выглядело более вероятным, чем тот факт, что мог быть даймоном.

Ну, или что-то типа того. Но версия о даймоне тоже звучала правдоподобно.

Если бы она только знала, кому верить.

Алексион пододвинулся и встал прямо перед ней, так близко, что она могла ощущать тепло его дыхания на своей щеке.

— Тебе придется принять решение, Дейнжер. Поможешь ли ты мне спасти парочку Темных Охотников или мне следует всех их убить прямо сейчас и идти домой?

Страйкер сидел в темной библиотеке в своем доме в Калосисе, в Атлантийском аду, а его «правая рука» стоял у стола из безупречно черного дерева, пристально глядя на него. Поверхность стола была столь блестящей, что в ней отражался жутковатый танец теней пламени от свечей, стоящих вокруг.

Печаль тяжелым грузом легла на его сердце, когда он вспомнил времена, когда его сын Уриан, также стоя перед ним, планировал их дальнейшие действия.

Уриан. Одной мысли о его бесконечно любимом сыне было достаточно, чтобы нескончаемая боль наполнила все его существо. Потеря Уриана до сих пор терзала его изнутри, разъедая словно неизлечимая болезнь.

И причиной смерти его любимого сына был Ашерон. Именно из-за него он был вынужден убить его. Своего наследника. Свое сердце. Пустота зияла внутри него, не осталось ничего кроме ненависти и жажды мести, которая была столь глубока, что желание возмездия, которое превращало людей в Темных Охотников, превращалось просто в насмешку.

Он хотел вернуть Уриана. Ничто не могло заполнить ту пустоту, что оставила после себя смерть сына. Ничто не могло вычеркнуть из его памяти боль и обвинение в предательстве во взгляде Уриана, в то мгновение, когда Страйкер перерезал ему горло.

Страйкер заскрежетал зубами, когда горе вновь пронзило все его существо. Как он мечтал повернуть время вспять.

Но пути назад уже не было, и не будет ему покоя до тех пор, пока Ашерон сам не постигнет всю боль, испытанную им. Лишь тогда Ашерон почувствует всю горечь вечной тоски. Но действовать придется очень осторожно, ведь Аполлими не должна ничего заподозрить.

Когда ты служишь богине, сложно найти время для личной мести, к тому же она навряд ли это одобрит. Но Страйкер не остановится, пока все, кем дорожил Ашерон, не будут лежать мертвыми в своих могилах. Он уже стал причиной смерти Ника Готье и его матери, Шериз.

Было еще всего три существа, которыми дорожил Атлантийский принц. Демон Шаронте, Сими, которого теоретически невозможно убить, но когда желание столь велико, то всегда можно найти способ воплотить его в жизнь. Кроме того, были еще человеческий ребенок, Марисса Хантер, и Алексион.

Ему почти удалось заполучить Мариссу пару месяцев назад в Новом Орлеане. К сожалению, его попытка провалилась, и в данный момент охранники Ашерона всегда были рядом с ребенком. Все же придет время, когда охрана расслабится.

Тогда этот ребенок снова будет уязвим.

Но вот что касается Алексиона…

Ашерон считал, что его правая рука может позаботиться о себе сам. Эта самоуверенность прекрасно сыграет ему на руку.

— Ашерон — даймон, — рассмеялся Тратус, взяв в руки сфору, сквозь которую Страйкер наблюдал за человеческим миром.

Блондин перед ним, как и все даймоны, был более шести футов [31] ростом, потрясающе красив и в самом расцвете своей юности. Это было древним проклятием их расы аполлитов — никто из них не мог пережить свой двадцать седьмой день рождения.

В тот час, когда наступает день их рождения, они начинают медленно, болезненно превращаться в пыль. Единственный путь избежать этой участи заключался в поглощении человеческих душ. В ту секунду, когда аполлит решал начать питаться человеческими душами, а не умирать, он превращался в даймона и его изгоняли из общества аполлитов. Большинство аполлитов боятся даймонов столь же сильно, что и