старше других.
— А никаких других следов у тебя не осталось? Нигде? — встревоженно спросила она.
Мэгги вспомнила про царапину, но подумала, что до такого места никто же не доберется, это она сама, верно, по пьянке где-то удосужилась пораниться. Села на какое-нибудь стекло битое или еще что-нибудь в этом роде. Она смутно помнила странный звук — будто что-то лопнуло, треснуло, порвалось…
— Нет, больше нет, — солгала она.
Дорри облегченно вздохнула.
— Ну тогда ладно. — «Она же в стельку упилась, кому такая будет нужна», — подумала про себя Дорри. — Ставь чайник, давай чайку попьем на ночь глядя.
На следующий день Мэгги позвонила и сообщила мисс Кендал о безнадежной ситуации с актерской школой.
— Ох, беда какая! Мне надо было повнимательней отнестись к этому делу, раздобыть побольше информации, — удрученно ответила та. — Это моя вина.
— Да нет, это все моя наивность, — сказала Мэгги. — Мне надо было по-другому действовать. Найти какую-нибудь работу в театре. Какую ни на есть, только бы ухватиться за самый нижний порожек театральной лестницы.
— Надо купить номер «Сцены», там печатают списки вакансий, это профессиональный журнальчик. Но имей в виду, новичку устроиться очень трудно, у тебя ведь никакой специальности нет.
— Но программки я же могу продавать, правда? Или шоколад, мороженое. Для этого особых навыков не требуется. А я тем временем осмотрюсь и, глядишь, научусь кое-чему.
Мэгги пришлось купить номер «Сцены», но кроме того, она потратила несколько шиллингов на транспорт: она несколько раз ездила в Вест-энд, где обходила театр за театром, спрашивая, нет ли там какого-нибудь свободного местечка. Мест не было. Но к концу недели ей попалось на глаза объявление в местной газете, и в понедельник она уже начала работать контролершей в театре в Килбурне.
5
Войдя к Мэгги, Барт застал ее за ее двумя любимыми занятиями: она читала и слушала музыку. Она почти всегда слушала фортепьянную музыку — самых разных композиторов, от Шопена до Ширинга.
— Как это ты умудряешься одновременно читать и слушать? — спросил он, когда впервые заметил эту ее привычку.
Она ответила ему удивленным взглядом.
— А что в этом необычного?
Только через много лет он понял, в чем дело, когда она однажды обмолвилась, что привыкла в детстве украдкой читать в постели, чутко прислушиваясь — не идет ли кто, чтобы успеть спрятать книжку прежде, чем откроется дверь.
Теперь эти полузабытые слова стали обретать новый, более глубокий смысл. Теперь перед ним предстала не просто непослушная девочка, которая вопреки запретам читала в постели, а женщина, которой доставляло удовольствие наслаждение запретным. Это открытие сопровождалось еще одним, мало приятным для него: он, Уильям Джон Бартлет, который хвастал, что знает Мэгги Кендал как никто на свете, оказывается, не знал ее совсем. Он знал только то, что ему позволяли знать. По ее собственному усмотрению.
Барт заметил, что Мэгги читает какую-то толстенную книгу — такими бывают только биографии — и узнал музыку. Это был Джордж Ширинг, значит, биография была наверняка кого-нибудь из современников. Если бы она читала про кого-то постарше, то слушала бы Баха в исполнении Глена Гулда. Барт опять подумал, что знал о ней только то, что явно было заметно: привычки, страхи, черты характера. Он мог бы поклясться, что знает ее, как собственную ладонь. И не ошибся: попробуй описать свою ладонь не глядя — вряд ли что получится.
Думая о Мэгги, Барт чувствовал, как в нем растет злость, но обращена она была не на нее, а на него самого. Эта штучка могла обдурить кого угодно. Он же, со своей стороны, был в силах помочь ей самой не остаться в дурочках в результате своих интриг.
Взявшись за ручку двери, он с шумом распахнул ее, чтобы вывести Мэгги из задумчивости.
Увидев Барта, она с готовностью отложила книгу, будто только и ждала его появления. Барт заметил, как блеснули тигриным огнем ее глаза, и, легко сбросив с дивана ноги, она единым движением — своим фирменным движением поднялась и протянула навстречу ему обе руки.
— Я знала, что ты не бросишь меня в трудную минуту, — проговорила она грудным, пробирающим до печенок голосом, перед которым не могла устоять никакая публика. Барт отметил отсутствие сомнений в ее тоне. Вот что делало ее удивительной актрисой. Абсолютная уверенность в себе. Она стала на цыпочки и коснулась губами уголка его рта. — Спасибо, что вернулся.
А куда бы я делся, грустно подумал он. Ты самого Господа Бога заставила бы плясать под свою дудку.
Взяв его под руку, она подвела его к креслу, усадила, подошла к столику с напитками, налила в хрустальный бокал мартини, добавила кубики льда и протянула Барту.
— Мир? — спросила она, стоя перед ним с видом провинившейся школьницы.
Барт только молча посмотрел на нее.
— Ты злишься, потому что я не посвятила тебя в эту тайну раньше, так ведь?
Барт сколько мог тянул паузу, потом сказал:
— Я твой агент и менеджер, Мэгги, а не духовник. К тому же я знаю, что раз ты что-либо решила, тебя ничем не собьешь.
— Ошибаешься! — обидчиво возразила она. — В отличие от прочих, к твоим советам я всегда прислушивалась.
— Да, когда дело касалось твоей карьеры. С самого начала наших, гм, взаимоотношений ты дала понять, что в твоей жизни есть определенные зоны, куда никому нет доступа. — Барт помолчал. — Твое материнство, очевидно, одна из них.
— Ты говоришь так, будто строишь мизансцену, — недовольно отреагировала Мэгги.
— А тебе что, уже неприятно вспоминать об обстоятельствах, связанных с твоей профессией?
— Опять ты за свое! Барт, сколько можно повторять, что это не имеет никакого отношения к моим ролям. Неужто трудно понять, что мать может вдруг отчаянно захотеть увидеть свое дитя, с которым рассталась двадцать семь лет назад!
— Ты меня за нос водишь.
Мэгги отрицательно покачала головой.
— Ты единственный, кого я ни за что не стала бы дурачить.
«Да, ты умеешь рассказывать басни», — подумал Барт.
— Ты не веришь в искренность моих чувств и чистоту намерений? — спросила Мэгги, изображая оскорбленное самолюбие.
— Мэгги, как актрисе тебе подвластно все. Но в данном случае ты замахиваешься на судьбы других людей. Вот почему я вернулся. Ты правильно говоришь, что не можешь сама заняться этим делом, слишком ты известная персона. Но я могу им заняться. И, смею думать, никто лучше меня не сумеет защитить тебя от себя самой. Твои резоны кажутся мне неубедительными, поэтому считаю своим долгом предупредить: если мои сомнения подтвердятся, я выйду из игры, и ты останешься при своих козырях. Я ясно выразился?
Мэгги кивнула, но Барт понял, что она сделала это автоматически. Переубедить ее никому не удавалось.
— Значит, ты мне поможешь?
Ах, если бы она репетировала роль — эти заломленные руки, поднятое лицо — так, чтобы оно наиболее выигрышно освещалось, — воплощенное смирение и одновременно обреченность. Но, увы, это не репетиция. Мэгги играет всерьез. И если с моей помощью она зайдет слишком далеко, может случиться, что
