Но в то время опереться шестнадцатилетней девочке, мечтающей стать звездой сцены и экрана, было не на кого. Но она понимала, что без учебы о таком будущем она и мечтать не могла. И Мэгги решила воспользоваться единственной возможностью, которая ей была доступна: поступить на работу в кинотеатр. Огромный, набитый битком кинозал стал для нее школой актерского искусства. Просматривая по нескольку раз один и тот же фильм, она в конце концов постигала, что настоящее кино — не просто демонстрация талантов играющих в нем актеров, это произведение, складывающееся из многих слагаемых. Со второго, третьего просмотра становилось ясно, какую роль играют не только актерское мастерство, но сценарий, угол съемки, освещение — все то, на что не всегда удается обратить внимание, когда видишь фильм только раз ради интереса или для удовольствия. Покадровое знакомство с фильмом приносило ей новые открытия.
В течение первых нескольких недель Мэгги таяла от наслаждения, просто находясь в темном зале, следя за движущимися тенями на экране. Она злилась, когда приходилось отрываться от экрана и исполнять свои прямые обязанности — провожать на места запоздавших зрителей. Она следила за каждый движением, жестом, выражением лица Доррис Дей, Элизабет Тейлор или Деборы Керр. И только когда она уже могла предсказать их поведение на экране, взгляд начинал замечать то, что раньше ускользало от ее внимания.
Она уже научилась различать конец одного плана и начало следующего — иногда даже на полуслове. Насколько плавным был этот переход, зависело от мастерства монтажера, который резал пленку. Она примечала, как освещаются лица актрис, чтобы подчеркнуть их очарование, обращала внимание на то, что если ноги исполнительницы были далеки от совершенства, то ее старались показывать в основном по пояс. Мэгги поняла, что кинокамера может быть или другом, или врагом; если она тебя любит, то обеспечит бессмертие. Если же нет, то, как ни старайся, все равно провалишься. Она обнаружила, что в фильме всегда бывает такой актер или актриса, за которым твой взгляд следует неотступно, независимо от того, сколько еще людей в кадре. Эти актеры могут стоять молча и ничего не делать, а все равно ты будешь смотреть на них как зачарованный. Они обладают даром приковывать к себе внимание. Вот чему ей хотелось бы научиться! Излучать вот такую почти осязаемую ауру! И когда-нибудь она непременно этого достигнет. А пока что она стояла и смотрела, как это получается у других.
Когда подошел срок месячных, а это случалось регулярно каждые двадцать восемь дней, но на этот раз ничего не началось, она припомнила школьный курс биологии и объяснила это нервными и физическими перегрузками, которые нарушили привычное течение жизни. Но когда это повторилось во второй раз, Мэгги отправилась в местную библиотеку, в которую записалась при первой возможности, и, найдя в медицинском справочнике термин «аменорея», прочла, что если перемены в режиме продолжаются, то отсутствие месячных дело довольно обычное. Потом все должно наладиться.
Но не наладилось. Наступил октябрь, она по-прежнему жила у Уилкинсонов, имела постоянную работу, у нее в кармане завелись кое-какие деньжата, но планы Мэгги не именились — она по-прежнему стремилась попасть в театр. Мэгги твердила себе, что уже исчерпала запас неприятностей и теперь надо ждать перемен к лучшему. Колесо жизни крутится неустанно, и пора ей уже очутиться где-нибудь наверху удачи, это несомненно. Пока что ее больше всего беспокоило то, что у нее что-то не в порядке со здоровьем.
Ей в голову не приходило, что она могла быть беременной. Она знала, что для этого должно произойти. Л.Г. Лоуренс на примере леди Чаттерли показал, как это бывает. С ней ничего такого не случалось, так что и вопроса нет. Значит, что-то неладно. Наконец она решила поговорить с Рини.
— Тебе нужен доктор? Зачем тебе, лапа? Тебе что — нездоровится?
— Нет, я себя прекрасно чувствую, но с тех пор, как я приехала в Лондон, у меня ни разу не было месячных.
Рини цепким взглядом окинула фигуру и лицо Мэгги.
— А когда они были последний раз?
— 25 июля. А сегодня 26 октября.
— А никаких неприятных ощущений нет? Тебя не подташнивает?
— Нет. Все хорошо.
И на вид все в порядке, подумала Рини. Девочка, можно сказать, цветет. И постоялица она замечательная, у них таких жильцов еще не было. Хорошо, что Дорри ее тогда привела. Да вот только все это гроша ломаного не стоит, если девчонка вляпалась. Рини по опыту знала, что столь долгое отсутствие месячных вызывается одной-единственной причиной.
— Я так хорошо себя чувствую, — продолжила Мэгги, незаметно для себя ставя все точки над i, — что даже стала набирать вес. Уже юбка еле сходится на талии.
Рини взглянула в ее невинное личико и почувствовала прилив жалости и гнева. Ах, эта проклятая вечеринка! Вот сукин сын, он оставил ей на память не одни только «блошиные укусы», но и кое-что похлеще!
— Я посмотрела медицинские справочники, — сказала Мэгги, — там сказано, что при нервных переживаниях или срывах менструация может задержаться, но три месяца — это, наверно, слишком долго, правда же? Лучше посоветоваться с доктором.
— Я уверена, что ничего страшного нет, — солгала Рини, пытаясь выглядеть беззаботно. — Если, конечно, ничего такого не произошло раньше… А больше никаких изменений в себе не заметила?
— Ну, — краснея, добавила Мэгги, — лифчик тоже становится маловат, и здесь немножко побаливает.
Рини закрыла глаза. Месячных нет третий месяц, талия расползается, груди увеличиваются и болят. Налицо все признаки. А тошнит далеко не всякую, хотя сама она страдала от этого ужасно. Сомнений не оставалось. Мэгги беременна.
— Ну что ж, — беспечным тоном произнесла она, — пойдем к доктору Харгривзу. Он такой смешной старомодный человечек. Я наблюдалась у него, когда носила Кэти и Билли, и детишек у него лечила от краснухи, свинки и всего такого. Я тебя сама к нему отведу на первый раз — не возражаешь?
— Ну что ты! Отлично! — радостно откликнулась Мэгги. — Я сама с докторами дела никогда не имела. В школе только. А так я и не болела никогда.
— Повезло тебе, — рассеянно ответила Рини, думая о том, что же будет с Мэгги дальше. — Лучше всего пойти прямо завтра с утра, — твердо сказала она. — Вечером народу много, все с работы идут. Ты завтра в вечернюю смену?
— Да.
— Значит, завтра. Чем скорей, тем лучше.
Вечером, когда Мэгги ушла спать, Рини сказала Дорри:
— Расскажи-ка поподробнее, на этой вашей вечеринке, где ты нашла Мэгги?
— В туалете. Голова над унитазом. Ее наизнанку выворачивало.
— Ты еще говорила, что у нее трусы были спущены?
— Ага! И колготки! Надралась до бесчувствия.
— А танцевала она с долговязым каким-то?
— Все время с ним. А чего тебе вздумалось ворошить эту историю? Все уж забыто давно…
— Да, видно, не все. Привет нам из прошлого.
Сестры встретились глазами, и Рини со значением кивнула головой.
— Господи… — выдохнула Дорри.
— У нее месячные кончились три месяца назад. Август прошел, сентябрь, октябрь. Юбка на нее еле влезает, груди болят. Яснее ясного — она залетела. Мне ли не знать после двух-то беременностей. Она собирается к врачу, думает, дело в том, что у нее от всяких расстройств такая задержка. У меня-то сомнений нет, но пускай доктор подтвердит, может, еще что-то можно сделать. — И, осуждающе глядя на сестру, Рини добавила: — Надо было присмотреть за ней, Дорри. Первая в жизни вечеринка у этого ягненка!
— Я, что ли, виновата, что ей водки плеснули в сок, а она выдула как ни в чем не бывало! — огрызнулась Дорри. — Есть у нее хоть капля соображения? Если никогда раньше не пила, должна была почувствовать, что пить горько.
— Конечно, девочек теперь не в вате держат. Они уже в школе все прекрасно знают.
— Вот видишь! А этот был прямо здоровенный мужик, не из наших.
