щенок, да и внешностью ужасно походил на щенка: огромные лапы и голова — и по улицам носился, задрав хвост, и лаял зря, на кого попало, и страшно вилял хвостом, когда провинится. Мы его так и прозвали — Щеном». Он и в письмах к ней, и в телеграммах подписывался Щеном, и подобранного им щеночка назвал Щен.

В 1918 году они расстались почти на пять месяцев — он уехал по делам в Москву, и письма его были полны желанием скорее увидеться и жалобами на одиночество. Лиля собралась приехать к нему в Москву, но повредила колено. Он ревновал даже к письмам, которые она писала матери, Эльзе или другу семьи Леве Гринкругу. Она же хотела быть независимой, и ее угнетало и сердило, что он так болезненно реагирует на ее письма другим. Она писала по настроению, если особых дел не было, но ему хотелось получать от нее весточки каждый день.

Вот они, сохраненные им в конвертах, запечатанных ее личной печаткой, на которой изображена киска.

Апрель 1918-го. «Милый Щененок, я не забыла тебя. Ужасно скучаю по тебе и хочу тебя видеть. Я больна: каждый день 38 температура; — легкие испортились. Очень хорошая погода, и я много гуляю…

У меня есть новые, очень красивые вещи. Свою комнату оклеила обоями — черными с золотом; на двери красная штофная портьера. Звучит все это роскошно, да и в действительности очень красиво.

Настроение из-за здоровья отвратительное. Для веселья купила красных чулок и надеваю их, когда никто не видит — очень весело!.. Если будешь здоров и будет желание — приезжай погостить. Жить будешь у нас.

Ужасно люблю получать от тебя письма и ужасно люблю тебя. Кольца твоего не снимаю и фотографию повесила в рамке.

Пиши мне и приезжай…

Обнимаю тебя, Володенька, детонька моя, и целую. Лиля».

Маяковский:

«Пиши же, Лиленок…Мне в достаточной степени отвратительно. Скучаю. Болею. Злюсь.

Целую и обнимаю тебя и Оську. Твой Володя. Пиши, детенок!»

И опять: «Больше всего на свете хочется к тебе. Если уедешь куда, не видясь со мной, — будешь плохая.

Пиши, детонька.

Будь здоров, милый мой Лучик. Целую тебя, милый, добрый, хороший. Твой Володя».

Из Питера она пишет: «Милый мой, милый Щененок! Целую тебя за книжки. «Человека» я уже помню наизусть. Оська тоже читает его с утра до вечера.

Ты мне сегодня всю ночь снился: что ты живешь с какой-то женщиной, что она тебя ужасно ревнует и ты поишься ей про меня рассказать. Как тебе не стыдно, Нолоденька?

Я все время больна, у меня жар; хочу даже доктора шать.

Как твое здоровье? Отчего ты не пишешь мне? Напиши и дай Леве — он отправит через артель.

Изданы книжки удивительно хорошо…

Я очень по тебе скучаю. Не забывай меня. Лиля».

В Москве Маяковский снова сблизился с Бурлюком, он и издали «Футуристическую газету» (вышел один номер), выступал он и на поэтических вечерах в Политехническом, в «Питтореске» — кафе поэтов. Он пытался издать на деньги, занятые у друзей, «Облако» без цензурных изъятий и поэму «Человек». Затея удалась, и Маяковский гут же послал книжки Лиле.

Он увлекся кинематографом.

«На лето хотелось бы сняться с тобой в кино. Сделал бы для тебя сценарий, — писал он. — Этот план я разопью по приезде. Почему-то уверен в твоем согласии. Не болей. Пиши. Люблю тебя, солнышко мое милое и теплое. Целую Оську. Обнимаю тебя до хруста костей. Твой Володя».

«Милый Володенька, пожалуйста, детка, напиши сценарий для нас с тобой и постарайся устроить так, чтобы через неделю или две можно было его разыграть. <Вот это гемпы!> Ужасно хочется сняться с тобой в одной картине. Ужасно мне тебя жалко, что ты болен. Мое здоровье сейчас лучше — прибавилась на пять фунтов. Хочу тебя видеть. Целую. Твоя Лиля».

В мае она приехала в Москву, и они снялись в картине «Закованная фильмой» фирмы «Гомон». На экране ожи- нала история художника, который ищет настоящей люб- ни. Он видит сердца женщин — в одном деньги, в дру- тм — наряды, в третьем — кастрюльки. Наконец он илюбляется в балерину из фильма «Сердце экрана». Он гак неистово аплодирует ей, что она сходит к нему в зал. (Художника играл Маяковский, балерину — Лиля Брик.)

Но балерина скучает без экрана, и после разных приключений звезды кино — Чаплин, Мэри Пикфорд, Аста Нильсен — завлекают ее из реального мира снова на пленку. В уголке плаката художник с трудом разбирает название фантастической киностраны, где живет та, которую он потерял, — «Любландия». Художник бросается на поиски киностраны…

Поиски должны были сниматься во второй серии, но она не состоялась. Да и первая — «Закованная фильмой» — вскоре сгорела, от нее остались лишь фотографии и большой плакат, где нарисована тоскующая Лиля, опутанная пленкой… К счастью, Маяковский, возвращаясь со студии, приносил Лиле Юрьевне срезки от монтажа, чтобы показать ей, что и как получилось. Обычно эти срезки безжалостно выкидывают, но ЛЮ их сохранила — она с первых дней знакомства с ним понимала, с кем имеет дело. Из них удалось смонтировать один-два эпизода картины, минуту-другую.

К работе в кинематографе ЛЮ обращалась неоднократно — то как актриса, то как сценарист, то как режиссер. Тут интересна одна история, связанная с литератором Алексеем Крученых.

Один из первых русских футуристов Алексей Крученых всю жизнь до смерти в шестьдесят восьмом году был поносим советской властью и умер в нищете. ЛЮ знала его очень давно и всегда признавала, всегда любила этого талантливого чудака, этого «героя практических никчемностей». Ей импонировало стремление Крученых к царству «чистых», освобожденных от предметности, звуков. Она видела в них параллели с супрематизмом Малевича и поисками Ильязда, особенно в его «Рассказах», где целые страницы были подобны рассыпанному типографскому набору. В день своего рождения Крученых всегда бывал приглашен в семью московских литераторов Либединских в Лаврушенский переулок, а ЛЮ устраивала праздничный обед в его честь на другой день и торжественно его потчевала. Крученых читал стихи, все разговаривали, вспоминали… Однажды он рассказал:

«Вот вышла книжка Ашукина «Живое слово». Там только два советских поэта использованы — я и Михалков. У меня взято живое слово «заумь». У Михалкова афоризм: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь». Правда, у меня интереснее?»

Они часто говорили по телефону и время от времени встречались, но ни он, ни она не дожили до «кручены- ховского бума» в литературоведении, до выхода бесчисленных статей и фундаментальных исследований о нем.

Так вот, увидев в шестидесятых годах смонтированный из обрезков эпизод «Закованной фильмой» и вспомнив то далекое время и ЛЮ на экране, он написал стихотворение. Историки литературы, внимание:

Лилическое отступление

…Волшебница кукол, повелительница вздохов, Чаровательница взоров, врагам анчарная Лилиада, Лейся, лелеемая песня, сквозь камни,

Упорно, подземно, глухо, до удушья…

В судорогах наворочены глыбы кинодрам,

Руины романов, пласты сновидений…

Ваше Лиличество, сердце экрана!

Взгляни на крепчайшей дружбы пирамиду.

Я задрожу и вспомню до косточки Золотоногую приму-балерину В криках плакатов, в цветах аншлагов — Великолепного идола!

Итак, вернувшись в 1918 году весной обратно в Питер после съемок «Закованной фильмой», они сняли за городом, в Левашове, три комнаты. Приехав туда, Елена Юльевна, мать Лили, все поняла. Поняла, что добропорядочный брак дочери распался, что она связала свою жизнь с Маяковским, который недавно еще ухаживал за ее младшей дочерью и которого она гнала от нее как человека чуждого им круга. А как