Хибберт разбудил герцога рано утром, и тот поехал кататься верхом один, понимая, что и речи не может быть о том, чтобы поднять Люсьена в такую рань и пригласить с собой.

Он подавил в себе желание поехать в Дауэр-Хаус и вместо этого галопом понесся в другую сторону парка.

Завтрак ожидал его позднее обычного. Он уже почти поел, когда дворецкий объявил:

— Мистер Мидлтон к вашему сиятельству!

— Мистер Мидлтон? — удивился герцог, но ничего не успел добавить, поскольку мистер Мидлтон уже входил в столовую. — Боже мой! — повернулся он к нему. — Что привело тебя в столь ранний час? Дом сгорел или меня ограбили до нитки?

— Ни то, ни другое, — ответил мистер Мидлтон и, подождав, пока дворецкий закроет дверь и они останутся в столовой одни, продолжил: — Вчера вечером я узнал новости, которые должен немедленно сообщить.

— О сэре Джарвисе?

Мистер Мидлтон кивнул.

— Ну, садись, выкладывай, — пригласил герцог.

— Спасибо. — Мидлтон сел за стол и вынул бумаги. — Вы были совершенно правы, ваше сиятельство, заподозрив какой-то скандал. На самом деле все еще хуже, чем мы думали…

На лице герцога возникло удовлетворенное выражение, он поудобнее уселся в кресле и приготовился слушать.

— Мы уже знали, — продолжил мистер Мидлтон, — что у отца сэра Джарвиса собрались немалые деньги благодаря работорговле. Сэр Джарвис тоже оказался не промах…

— Я полагаю, его корабли базировались в Ливерпуле? — перебил гостя герцог.

— Да, большинство из них, — кивнул мистер Мидлтон. — Едва ли стоит добавлять, что он слыл одним из наиболее жестоких и алчных работорговцев.

— Я так и думал, — заметил герцог.

— Однако в 1800 году он превзошел самого себя. Одному из кораблей сэра Джарвиса, шедших из Африки, запретили в порту Саванна войти в гавань, потому что многие негры заболели желтой лихорадкой. Требовался строжайший карантин, поскольку желтая лихорадка очень заразна. Случилось так, — продолжал мистер Мидлтон, — что сэр Джарвис оказался как раз в Саванне. Рабов должны были переместить с корабля в специальный лагерь для дальнейшей продажи. За них сэр Джарвис намеревался получить хорошие деньги.

Герцог кивнул: он представлял, что это за процедура, — читал о ней в отчетах парламенту.

— Ясно, — рассказывал мистер Мидлтон, — сэр Джарвис разъярился, что судно заставили встать на якорь за пределами порта. Ни на уговоры, ни на большие деньги власти не пошли.

Мистер Мидлтон сделал передышку, а герцог спросил:

— Ну и что потом?

— Внезапно, как сообщают мои люди, сэр Джарвис полностью изменил отношение ко всей этой истории. Он стал говорить, как справедливо и мудро поступили, мол, власти, предприняв такие предосторожности; единственно, кого ему жаль, — это капитана и команду, оставшихся на корабле…

Герцог крайне удивился, но не перебивал. И мистер Мидлтон продолжил:

— Он говорил, что очень жалеет их и потому решил послать несколько бочек рома на борт, чтобы люди хоть немного повеселились. — Мидлтон понизил голос и заметил: — Ром, должно быть, оказался слишком крепким, потому что ночью, когда корабль загорелся, никто не проснулся и не поднял тревогу…

— Скорее всего в этот ром подсыпали снотворное, — уверенно произнес герцог.

— Это предположение было нелегко доказать, — сказал мистер Мидлтон. — Корабль сгорел как свечка, и мало кто выжил.

— А почему?

— Потому что на кораблях сэра Джарвиса все негры были скованы между собой цепью, хотя работорговцы поступали так, только когда на кораблях начинались бунты или отчаянные головы пытались выброситься за борт.

— Значит, у них не было возможности бежать…

— Никто не спасся, кроме двух членов команды, и те сильно обгорели.

— Чудовищная история.

— Ну а теперь мы подошли к самому главному в расследовании, ваше сиятельство, — таинственно произнес мистер Мидлтон. — Пароходная компания выставила иск страховому обществу. И именно там заподозрили неладное и подняли вопрос о поджоге.

Герцог изумленно вскинул брови, а мистер Мидлтон продолжал:

— Я связался с теми страхователями. Они считают, что у них выгорело бы дело против пароходной компании, председателем которой и главным акционером являлся сэр Джарвис…

— Так почему же они его не привлекли к ответу? — возмутился герцог.

— Они были готовы это сделать, но обнаружили, что этот корабль, единственный из всех, принадлежал другому директору компании.

— И кто же являлся его владельцем?

— Брат сэра Джарвиса — Джеймс Стэмфорд.

Герцог вздрогнул. Он начинал понимать суть семейной тайны, которую так долго хранил отец Хионы за границей…

— Был заготовлен ордер на арест Джеймса Стэмфорда, — говорил тем временем мистер Мидлтон, — но обнаружилось, что за год до трагедии он отбыл за границу. И хотя ордер все еще существует, толку от него никакого. Этот человек не вернулся в Англию.

— Так вот каким образом сэр Джарвис избавился от всех волнений! — хрипло произнес герцог.

— Люди, нанятые мною для расследования, нашли человека в Ливерпуле, уже не работающего много лет. Они сумели его убедить сделать заявление о том, что именно он подделал документы, касавшиеся владельца корабля.

— Да, чего проще — изменить имя Джарвис на Джеймс, — заметил герцог.

— То же самое сказал и клерк, когда его спросили, — улыбнулся проницательности герцога мистер Мидлтон.

— Об этом шумели газеты в свое время. Мистер Уилберфорс сделал запрос в парламент, и фракция, боровшаяся за отмену рабства, очень активно выступала против владельцев кораблей, на которых рабов сковывали цепями. Но козла отпущения не нашли, и все само собой заглохло.

Теперь герцог ясно понимал, насколько коварен сэр Джарвис.

Он использовал своего брата Джеймса, который решил пожить за границей, пока уляжется скандал, связанный с его женитьбой. В ответ на согласие спасти его и имя семьи от скандала он пообещал сделать его богатым. Оставаться Джеймсу за границей поначалу было несложно — он был страстно влюблен и мечтал лишь об одном: быть с женщиной, пленившей его сердце. Затем он, конечно, затосковал по Англии. Так вот что имела в виду Хиона, когда говорила что отец ощущал беспокойство, его тянуло на родину, к привычным занятиям, спорту, играм, доставлявшим радость.

Конечно, совершенно ясно: сэр Джарвис должен понести наказание. И что самое непростительное — Джеймс спас брата, сэра Джарвиса, от скандала в обществе, ничего плохого ему не сделал, а сэр Джарвис ограбил Хиону, дурно обращался с ней, опасаясь, что она каким-то образом раскроет его тайну.

— Я думаю, нетрудно доказать то, что ты мне рассказал? — спросил герцог.

— Абсолютно нетрудно, — согласился мистер Мидлтон. — Я позаботился, чтобы каждая деталь была подтверждена и чтобы на суде был надежный свидетель. Так что расследование заняло не больше времени, чем вы предполагали, ваше сиятельство.

— Я тебе очень благодарен, Мидлтон, — сказал герцог совершенно искренне.

Мистер Мидлтон встал из-за стола.

— Я положу все бумаги на ваш стол, чтобы вы могли посмотреть, когда захотите. Должен признаться, есть только один неприятный момент…