Этот ответ произвел неожиданный эффект. Твердое выражение исчезло с лица герцога, плечи его опустились, он весь поник.

— Ты прав, — сказал он и вышел, не сказав больше ни слова.

Берти подождал, пока экипаж уедет, а затем поднялся к Карине.

— Он уехал? — сухо спросила она.

— Уехал. Не плачьте. Все кончено. Я уверен, вам больше не следует видеться с ним. Да, да, моя дорогая, не плачьте. Не плачьте!

Присоединившись к труппе, Карина не теряла времени даром. Все время, пока они жили у миссис Бэббидж, она сидела за стареньким фортепьяно и заметила у себя недюжинные способности к сочинению песен. Она поняла это, еще когда была в замке. Сейчас у нее появилась возможность развить свои способности, и она буквально упивалась обнаруженным даром.

К тому времени, когда труппа была готова начать репетиции «Двенадцатой ночи», Карина сочинила целую коллекцию новых песен, очень порадовав Берти.

— Этой песней мы откроем выступление, — сказал он, — а эту надо спеть для Орсино...

— Я написала также кое-какую музыку для песен Фесте, — сказала Карина. — Но, может быть, мистер Бентисс уже поручил сочинение музыки к пьесе кому-то другому?

Оказалось, что Стенли Бентисс на самом деле ждал, что музыку напишет Берти. Ему так понравились сочинения Карины, что он назначил ей отдельную плату за ее песни.

Странное чувство охватило девушку, когда она увидела первые заработанные ею деньги.

— Я не могу в это поверить, — пробормотала она.

— Придется поверить, — сказал Берти. — У вас большой талант. Достаточно большой, чтобы вы могли зарабатывать себе на жизнь.

В том мире, откуда происходила Карина, от леди не требовалось, чтобы она зарабатывала на жизнь. Сейчас она испытывала большую гордость, и на ее лице наконец появилась улыбка. Берти это заметил и пришел в восторг.

— Замечательно, — сказал он. — Вы действительно принадлежите к миру искусства.

Ей казалось, что это на самом деле так. Творчество отвлекало ее от воспоминаний о прошлой жизни.

Иногда по ночам она лежала без сна, не думая о герцоге, а просто ощущая душевную боль и надеясь, что однажды она исчезнет из ее сердца. Она видела его таким, каким он был при их последней встрече: лицо, выражавшее обожание, страстные слова... В эти мгновения Карине трудно было сдерживать слезы, но все-таки ей это удавалось. Она старалась быть сильной и больше не плакать. Потом выражение его лица менялось, она слышала оскорблявшие ее слова. Карина убегала от него, но он гнался за ней, умоляя ее вернуться и любить его. В какой-то момент она готова была поддаться искушению, но в конце концов наступала финальная сцена: герцог и леди Вирджиния смотрят в глаза друг другу и обсуждают совместные планы на свадьбу.

Даже преследуя ее, он знал, что скоро состоится его свадьба с титулованной леди. И это не помешало ему соблазнять ее. Такое поведение было оскорблением и для леди Вирджинии, и для Карины.

Девушке стало немного жаль его будущую жену, которой предстояло выйти замуж за человека без моральных принципов. Конечно же, этот брак станет для нее несчастьем. Карина была счастлива, что избежала такой участи — во всяком случае считала, что должна быть счастлива.

От этих мыслей она начинала горько плакать, хотя днем на ее лице не было заметно и следов ночных мучений. В театре Карина наслаждалась своим успехом, особенно когда Берти репетировал музыку, сочиненную ею для роли Фесте.

Фесте был клоуном, облаченным в традиционный красно-желтый шутовской наряд. Но слова его песен были грустны, и Карина написала для них нежные, печальные мелодии.

Раньше она никогда не замечала в Берти ничего меланхолического. Его энтузиазм, его бьющая через край артистичность создавали впечатление, что это человек неистребимой жизненной энергии.

Сейчас под добродушием Берти Карина угадывала тайную грусть. Когда в роли Фесте он пел:

Уходи, уходи, смерть.

И пусть меня положат

под печальным кипарисом.

Улетай, улетай, дыхание.

Я убит прекрасной жестокой девой,

в его голосе слышались нотки, от которых сердце Карины замирало.

На вид Берти было лет сорок с небольшим, хотя часто благодаря экстравагантной манере поведения он выглядел моложе. Так что, видимо, в его жизни бывали «прекрасные жестокие девы». Возможно, исполняя эту песню, он вспоминал ту женщину, которая была в его сердце.

Они репетировали на возвышении для рояля, и когда закончили, Берти тихо вздохнул и посмотрел на Карину, ожидая ее оценки.

— Вы хотели, чтобы это звучало именно так? — спросил он.

— О Берти, это прекрасно. Вы пели так, словно верите в каждое слово.

— Так и должен петь актер, леди Ирис. Он должен верить в порыв своей души. Иначе как же поверит в него зритель?

В эти дни он называл Карину исключительно леди Ирис, как будто стараясь провести грань между ее прежней и новой жизнью.

— Мне кажется, вы очень убедительно играете Фесте, — сказала Карина. — Я помню, как мы уже обсуждали это, когда выезжали из дома моей тети. Вы тогда говорили, что хотели бы играть Макбета. Хотели убедить себя в этом?

— Я никого не закалывал, если вы это имеете в виду. Ну, было однажды, но это произошло случайно, и он не обиделся. Он просто наступил мне на большой палец ноги в следующем представлении, но никто никому ничего не сказал.

Карина затряслась от смеха. Она обожала шутливые воспоминания Берти.

- И никаких «прекрасных жестоких дев»? — поддразнивала она его.

— О, моя дорогая, десятки. Трудно сосчитать.

— Не думала, что вы такой Лотарио.

— Я не Лотарио. Я вечный неудачник. Леди соблазняют меня, добиваются своего, а потом бросают, когда я им надоел.

— Не говорите глупостей, — посмеивалась Карина.

— Это не глупости. — Он приподнял бровь. — Я игрушка, вот я кто. Игрушка в руках полчищ женщин.

Он запел еще строки из роли Фесте:

Дурацкая вещь

была всего лишь игрушкой

Для дождя,

который шел каждый день.

— Ладно, я, конечно, могу представить вас в виде дурацкой вещи, — сказала Карина.

— О! Вы смеетесь над моим горем! Но ведь это правда, не так ли, что для некоторых из нас дождь «идет каждый день»?

В его голосе была нежность.

— Знаю, как вам тяжело. Никто не ожидал, что в вашей жизни будет дождь. Но он идет, не так ли? Идет каждый день.

— Да, — вздохнула она. — И для вас тоже?

Он кивнул.