преследовали ее неотступно — маслянистые инжиры, Санти, раздувающий огонь в очаге, его объятия, запах и голос. А может ли он гулять по своему саду или отправиться в Вальдемоссу, не вспоминая о ней?

Рождественский день медленно угасал, но она твердо решила не поддаваться унынию. Она все-таки получила свой подарок. Ей переслали номер книжного обозрения «Нью-Йорк таймс», в котором ее роман «Вечность начинается сегодня» стоял в списке лучших книг под номером один. Значит, ее роман подарили тысячам женщин в качестве рождественского подарка, и это не могло не радовать ее, это было признанием. Внезапно она взяла одну из книг и импульсивно надписала ее Санти. Она завернула ее в самую лучшую бумагу, которая у нее только была, японскую, ручной работы, с вплетенными в нее цветными нитями, и перевязала сверток широкой атласной лентой. Запечатала в конверт и надписала адрес его галереи в Барселоне. Может быть, если он прочтет счастливый конец, который она присочинила к их истории любви, он вдохновится и позвонит ей?

Потом она распаковала рождественский подарок от Марка. Расшитый бисером старинный кошелек, в поисках которого он, должно быть, облазил всю Болонью. Она иронично улыбнулась, прочитав вложенную в упаковку рождественскую открытку: «С любовью, Марк». Очевидно, эта любовь не простиралась настолько, чтобы звякнуть ей в рождественское утро.

В полдень, после горячего душа и завтрака, никаких дел уже не оставалось, кроме как сесть за письменный стол. Ничего, она сама для себя станет лучшей собеседницей!

Она села за стол, разыскала свои записи — дневник, который время от времени вела. Писала туда все, что придется. Она пролистала его страницы, написала заглавие: «Время уверовать». Она написала, как преуспевающая тридцативосьмилетняя женщина в одиночестве встречает Рождество, о ее раздумьях. Она описала свои обиды на неблагодарного сына, ради которого она пожертвовала любимым человеком. О своей ненависти к Колу Ферреру, о своем недоумении по поводу собственной дочери, о своих чувствах, связанных со смертью ее бывшего мужа. Она писала о сексе у «Партнеров» и о вчерашнем безобразном эпизоде. Она записала свои мысли о Санти и ощущение, что их роман еще не завершен, что когда-нибудь она увидит его снова. Разделить свою судьбу с этим человеком было ее последней мечтой, но ведь не зря Санти научил ее испанской поговорке: «Не ищи любовь, она сама найдет тебя». Любовь нашла ее однажды, потом она ее потеряла. И что же ей делать сейчас? Терпеливо ждать, когда она вновь найдет ее? Если бы только она снова могла оказаться в том философском настроении, в том уравновешенном состоянии, в каком она впервые встретила Санти в соборе в Пальме. Но невозможно самой создать настроение, это оно захватывает тебя. Собственными простыми словами пыталась она сформулировать систему выживания — способ, который помог бы женщине вроде нее жить и смотреть в будущее без того, чтобы чувствовать непрестанную зависимость от сына, мужчины или привычки — все равно, алкоголь это, лекарства или секс. Сочинительство так захватило ее, что она забыла о собственных печальных чувствах. Так это и должно было быть. Вот почему свое ремесло писателя она ставила на первое место в жизни. Только работа дает верный ответ, давно поняла она. И помощь другим, в меру всех своих сил. Больше всего на свете ей хотелось вдохновлять своих читателей сделать свои жизни полными и насыщенными, как когда-то ее саму вдохновили книги Эми. Она сама научилась жить в новом измерении, которое могла назвать духовным.

Она не была самой мудрой женщиной Нью-Йорка или лучшей писательницей, Боже упаси. Все, что она могла предложить читателям, это определенный взгляд на жизнь, обобщение своего собственного опыта, палитру чувств, до глубин которых сегодня, как ей казалось, она проникла. И единственное, чего ей хотелось, так это использовать свой опыт, раскрыть свои чувства, научить других женщин не упустить своего счастья, когда оно придет. Без жертв.

В половине четвертого она прервалась, чтобы попробовать приготовленную ею индюшку. Она всегда предпочитала настоящей еде сандвичи, по крайней мере, так она думала. В холодильнике в целлофановом пакете лежала свежая, непригодившаяся ей клюква. Она села в своей аккуратной кухоньке, глядя на Центральный парк, поедая рождественский сандвич и чувствуя себя почти счастливой. Она откупорила бутылку шампанского и налила себе бокал. Возможно, ей следовало стыдиться своей жизни, но она, напротив, чувствовала гордость. Я никому не навредила, говорила она самой себе. А это само по себе уже достижение. Но потом ей вспомнилось лицо Санти, уходящего от нее полтора года назад. Нет, это неправда: она навредила ему. И ему, видимо, было так больно, что он ни разу не написал ей.

Она подлила себе шампанского. Если для нее и впрямь начинался новый отрезок жизни, ей непременно нужно кое с кем повидаться: с тем странным ясновидящим коротышкой, который много месяцев назад, жаркой сентябрьской ночью, предупреждал ее об опасностях, которые подстерегают ее семью.

Идея была безумная, это она понимала, но это было единственно правильным в рождественский день сумасбродством, сразу после рождественского сандвича. Она попытается разыскать дом этого провидца, позвонить ему и узнать, дома ли он. Если его не окажется или он будет занят, она просто повернется и пойдет домой. Если он будет свободным и раскинет на нее карты, тогда она узнает, что ждать от судьбы сейчас, когда она решилась изменить свою жизнь. Она была слегка навеселе, когда, накинув норковое манто, вышла на улицу.

Рождественский день праздновался по всему Манхэттену. Даже нечего было и думать, чтобы этот день мог быть похож на остальные. Прохожие на улицах казались иными, движение было небольшим, и от этого улицы казались подсвечены серовато-металлическим оттенком. Она закуталась в свое манто, переходя Коламбия сёркл. Несколько бездомных грелись возле огня, полыхавшего в мусорном ящике. Они прокричали ей: «Счастливого Рождества», помахали вслед, и ее озабоченное лицо расплылось в улыбке. Похоже было, что они наслаждаются праздником куда больше, чем она. Она подошла к ним и каждому вручила по пять долларов. «Бог да вознаградит тебя!» — сказал один из них, и слова показались ей такими чудесными в этот сумрачный день.

Сможет ли она узнать модную новостройку? Она запомнила, что там была громадная люстра, слишком большая для холла. Она шла вверх по Бродвею, миновала Центр Линкольна, где в многочисленных кафе толпились люди. Дом она разыскала, он претенциозно назывался «Линкольновский жилой дом». Она поговорила со швейцаром, описав ей молодого коротышку с развитой мускулатурой и волнистыми черными волосами, который живет где-то на верхних этажах и предсказывает судьбу. Она показалась смешной сама себе.

— И вы не помните его имени? — нахмурившись, осведомился швейцар.

— Что-то итальянское, вроде Балдуччи, Риккони, Гриссини. — Она засмеялась.

— Палоцци? Чарльз Палоцци? — спросил он.

— Точно он! — обрадовалась Марчелла. Все это походило на детектив.

— Пятнадцать-А, — назвал ей номер швейцар. — Хотите, я сообщу о вас?

— Это было бы неплохо, — согласилась Марчелла.

— Как о вас доложить? — спросил он, набирая номер.

— Скажите, миссис Уинтон.

Она посмотрела на часы. Было половина шестого, и уже начинало темнеть.

— Эй, Чарльз? Некая миссис Уинтон хочет тебя видеть. — Нахмурившись, он передал ей трубку. — Хочет поговорить с вами лично. Она подошла к телефону:

— Чарльз? Простите, что беспокою вас в такой день. Вероятно, вы меня не помните, вы раскладывали на меня карты несколько недель назад. Я еще была в туфлях от Шанель, помните?

— Ой, я знаю, кто вы! — Гнусавый голос, жужжавший в телефонной трубке, звучал так необычайно знакомо, как будто это был ее первый друг в Нью-Йорке. — Мы как раз готовим индейку. Хотите подняться?

— Но вы уверены, что я не помешаю?

— Бросьте, на Рождество все желанные гости! Пятнадцать-А. Поднимайтесь.

В лифте она размышляла, кто бы мог быть у него в гостях. Вероятно, такой же накачанный парень, как и он сам, решила она. Это было самое странное Рождество в ее жизни, но все лучше, чем сидеть одной дома. Кроме того, ей было невтерпеж погадать на себя на картах.

Чарльз был в плотно облегающем его смокинге и в черном пышном галстуке. Помощницами на кухне оказались две его сестры, обе невероятных размеров тетеньки за тридцать, которых он церемонно представил: Розелла и Андреа. Пока они поливали жиром индюшку и готовили легкую закуску, раскладывая по вазочкам сыр, орехи и оливки, мужья обеих тихо беседовали о чем-то в гостиной.

— Уверен, что оба только что вышли из тюрьмы! — прошептал Чарльз, кивая Марчелле из коридора,