означает прятаться за спины. Посылать людей на смерть порой требует не меньше мужества, чем самому подставлять лоб под пули.

Мы привыкли к утверждению, что наши моряки, сражающиеся на суше, предпочитали идти в бой в своей морской форме: обнажали на груди тельняшки, сбрасывали каски и надевали бескозырки. Нам нравится верить в то, что гитлеровцы называли их «черной смертью» или «черными дьяволами» и в панике бежали перед черноморцами и балтийцами.

Но перед советским командованием стояла совсем другая задача.

«Из разговоров на причалах я понял, что положение настолько тяжелое, что моряков через два или три часа уже бросят на фронт. И сейчас главной заботой было как можно быстрей переобмундировать их. Хотя их черные бушлаты производили заметное моральное впечатление на противника, но в смысле демаскировки они были, конечно, безумием».

Действительно, безумие, если на поднимающиеся в атаку черные фигуры направляется весь огонь, а боец погибает от удара обычного камня, выброшенного взрывной волной и попавшего не в стальной пехотный шлем, а в беззащитный висок.

Мужество и самоотверженность являлись лишь относительной компенсацией этих потерь.

Лично мне это чем-то напоминает аналогичное положение эсэсовских частей, «идеологически подкованных» и рвущихся в бой, но лишенных боевого опыта обычных полевых армий.

Манштейн, несмотря на положительную характеристику дивизии СС «Мертвая голова», вынужден был отметить: «Все эти качества не могли возместить отсутствия военной подготовки командного состава. Дивизия имела колоссальные потери, так как она и ее командиры должны были учиться в бою тому, чему полки сухопутной армии давно научились. Эти потери, а также и недостаточный опыт приводили, в свою очередь, к тому, что она упускала благоприятные возможности и неизбежно должна была вести новые бои, ибо нет ничего труднее, как научиться пользоваться моментом, когда ослабление силы сопротивления противника дает наступающему наилучший шанс на решающий успех. В ходе боев я все время должен был оказывать помощь дивизии, но не мог предотвратить ее сильно возраставших потерь. После десяти дней боев три полка дивизии пришлось свести в два.

Как бы храбро ни сражались дивизии войск СС, каких бы прекрасных успехов они не достигли, все же не подлежит никакому сомнению, что создание этих особых военных формирований было непростительной ошибкой».

Люди остаются людьми. И в мясорубке боев они ведут себя не как отмеченное на карте подразделение, а каждый по-своему.

«Во время этого последнего налета у землянки штаба был Убит красноармеец-посыльный. Во время разрывов бомб вместо того, чтобы кинуться в щель или лечь на землю, он по детскому инстинкту спрятался за дерево, и его пересекло осколком выше пояса вместе со стволом дерева».

«У каждого человека на фронте есть в его представлениях какая-то особенная опасность, которую надо бояться. Но для разных людей она разная. Для меня этот близкий обстрел был особенной опасностью, а для Балашова нет. Для него особенной опасностью было ходить сегодня в атаку. И он этого не скрывал и говорил об этом именно как о пережитой им опасности. Что до меня, то хотя я боялся этого обстрела, но у меня не было желания прерывать разговор и выбегать куда-нибудь из избы. Не потому, что не хотелось показать своего страха перед Балашовым, а потому, что к этому времени у меня уже образовалось чувство, что чем меньше на войне суетиться и переходить с места на место, тем это правильнее. А вдобавок ко всему во мне еще жил остаток абсолютно гражданского ощущения относительной безопасности от присутствия крыши над головой».

Роберт Фиск, корреспондент, попавший в пекло боев в Югославии, впоследствии делился своими ощущениями: «Иногда ничего нельзя сделать, когда, например, на вас обрушивается дом. Но в остальное время это моментальное решение. Пересечь дорогу или остаться на месте? В здание попал очередной снаряд, мне нужно бежать, но я знаю, что на улице стреляют. Бежать или нет? А вдруг вы говорите себе: вот этот миг! Вперед, вперед! И вы идете на это. Вы можете обернуться посередине улицы и сказать: стоп, я ошибся. Нельзя… Все это учит одному: принимать решение и не отступать от него».

Участники боевых действий говорят, что на войне помогает выжить не только опыт, дисциплина и бдительность, но и такие вещи, как инстинкт, интуиция и даже суеверие. Что бы ни говорили о самопожертвовании, но каждый солдат надеется уцелеть, и, до тех пор, пока человеческий инстинкт самосохранения продолжает работать, солдат вынужден ежеминутно решать сложнейшую задачу: как выполнить долг и сохранить при этом свою жизнь.

Виктор Конецкий, автор многих книг на морскую тематику, размышляя как раз над проблемой принятия решений в критической ситуации, пришел к интересному заключению:

«Если увеличить необходимость принятия решений в пять раз в данный отрезок времени, то количество человеческих ошибок возрастет в пятнадцать. Так говорит наука. Наконец наступает момент, когда на обдумывание решения просто-напросто нет физического времени — цепь умозаключений не строится, логика не успевает слагать силлогизмы, вместо подчинения себя логическим выводам ты начинаешь действовать по свойственному тебе характеру-стереотипу, который в этот момент реагирует не на объективную реальность, а на свойственные тебе представления о реальности. В такой ситуации самое правильное — вообще не принимать решений. Умение не принимать решений по трем четвертям вопросов — это и есть Опыт. Ибо решение не принимать решений есть самое тяжко-трудное решение из всех. Мы привыкли решать и поступать с первого вздоха. Когда мы потянулись к материнской груди — мы приняли свое первое решение в жизни. Когда мы попросили морфий у доктора на смертном одре — это мы приняли последнее решение. Не принимать решений в сверхсложной ситуации может только очень сильный человек, ибо отказ от принятия решений не записывается в судовой журнал и не служит никаким прикрытием для судебных последствий. Если человек, отказавшись от принятия решений по трем четвертям вопросов, не испытывает при этом удрученности, растерянности, депрессии, то есть сохраняет даже повышенную, какую-то радостную готовность к принятию любых решений (когда сочтет их нужными), — это и есть настоящий человек поступков. У такого человека не должно быть сильно развито воображение. Хорошее воображение подсовывает слишком много вариантов будущего. Обилие вариантов ведет к утере цельности».

Какими бы спорными не казались эти рассуждения, они давно интересуют военных аналитиков.

В последние годы в армии США, например, разрабатывается специальная программа, основанная на реальных боевых действиях в Сомали и Косово.

Установлено, что в современном бою за полчаса командир среднего звена должен принять от 30 до 50 тактических решений. Разумеется, при такой динамике совершенно не остается времени на то, чтобы постоянно сверяться с картой и вспоминать теоретические выкладки. «Классическая аналитическая древовидная схема с пятнадцатью ступенями проверки здесь не подходит. Офицера тренируют на предмет развития у него шестого чувства, чтобы он мог предсказывать возможные и последующие действия врага и принимать правильные интуитивные решения. Это называется искусственным опытом и это новое ученое словечко в военном лексиконе».

Военный психолог Гари Кляйн считает, что «эта программа ставит целью быстро развить опыт, основанный на применении разнообразных методик с тем, чтобы вы могли научиться быстрее реагировать, а также довериться своей интуиции, довериться своим чувствам, потому что в них есть какая-то основа».

Удивительно, что в военной терминологии, стремящейся к максимальной точности и практичности, появилось довольно абстрактные определения: «интуиция», «шестое чувство» и «какая-то основа». Согласитесь, это больше напоминает фантастические блокбастеры, в которых главным героям рекомендуется воспользоваться не приобретенными в материальном мире навыками, а некой абстрактной Силой.

Возможно, то, что называется «инстинктом, интуицией и суеверием», часто воспринимается как бесстрашие, мужество и героизм. Может быть, то, что одни называют мужеством, бесстрашием и даже наглостью на самом деле являются опытом и профессионализмом.

В мемуарах дважды Героя Советского Союза маршала Василия Ивановича Чуйкова содержатся очень яркие описания Великой Отечественной, которыми я пользуюсь в своей книге. Но не менее интересны его воспоминания о Гражданской войне, в частности, о боях с белополяками.

«Мы с Каталевым настолько увлеклись атакой, что не заметили, как оторвались от своих боевых