1-й:

           лучи февральские казня

           и уставая торопливо,

           дал бал, где целый сумрак дня

           чреда зеркальная продлила

2-й:

           тут были игроки: один известный шулер

           и неизвестных три, какой-то хмурый князь,

           который думал вслух: о полночи спрошу ли,

           или часы пробьют, на призраков косясь?

3-й:

           а на стене висел внук этого портрета —

           в парадном парике, в парадной тишине.

           и даже сумрак был, состарившийся где-то,

           закутавший плечо в гвардейскую шинель.

4-й:

           да это же сам граф! я его сразу узнал

           по вашему описанию.

           другим своим концом даль упиралась в небо,

           там долго облака держались на весу,

           и выбор был у них: либо казаться, либо

           на самом деле быть, явив свою красу.

           ну, они выбрали неизвестно что, какой-то

           пустяк.

           я окна растворил, пыль с местными лучами

           давай во всю плясать, кружиться и сверкать,

           но вдруг портрет пожал портретными плечами

           и вскинул свой лорнет — февральский не

           опять.

           ну — думаю — и ну! а он — то есть граф —

           парадно усмехнувшись, сказал с черной

           трещиной в эполете: «шорт знает што!»

           и пыль сразу остановилась в своей пляс

           ке, лучи выпрямились и словно адъютанты

           вытянулись в струнку вдоль стен. Он

           гаркнул: «шорт знает што!», то есть по

           яснил свое предыдущее замечание. а я

           стою, остолбенел, не знаю, в каком я ве

           ке — в восемнадцатом, в девятнадцатом

           или в «шорт знает» каком? Оцепенение

           длилось долго — судя по тому, что уже

           девятисотые годы забрезжили за окном.

           граф поправил съехавшую с плеча шинель,

           убрал стеклышко и вновь очутился в сво

           их временах. только кончик шпаги случай

           но остался здесь, но я его быстро за

           двинул на свое место, граф сказал: «мер

           ши!» и на этом окончательно замолк.

3-й:

           ну а что же вы?

2-й:

           ну а что же он?

1-й:

           ну а что же все?

4-й:

           еще он хмурился сильнее

           при виде множества минут,

           деливших темень. а над нею

           струился полночи лоскут.

           он голубел последним хладом

           созвездий черно-голубых,

           и времена струились рядом,

           неся небесные углы.

           бесшумно взламывая окна,

           лучи входили без коней,

           и ржанье теней одиноких

           снаружи слышалось темней

у берега воды — бескрайней и суровой —

я пристально стоял, рассеянно смотря.

и пряжка, и каблук, и весь ботфорт мой новый

казались в этот день особенно не зря.

могущество весны не только в ее власти,

оно во всем ее безбрежно-остальном:

когда хмелеет кровь, и медленные страсти

готовы весь февраль перевернуть вверх дном.

о шпаге что скажу? она со мной бесследно,

безвыездно со мной — особенно тогда,

когда в пылу вскипев какой-нибудь беседы,

вонзаю я клинок в виновного врага.

но медленнее всех и черно-голубее

одна ночная страсть: иззвездно-глубока,