на холм старинный прилегли,

И ветер утренне-осенний

не тронул каменной земли,

а молния уже устала,

уже погасла по краям,

теперь всех ливней будет мало,

чтоб время выпрямилось там.

шаги то отдаляли цель, то прибли

жали ту полночь — по мере того,

как смысл убыстрялся.

лишь на один вопрос ответил — и то

с улыбкою ночной: ужели севернее

ветер, чем запад огненный иной?

немного уставала, была похожа здесь,

покуда этот вечер

не назовется весь.

а он все огненно-смиренней —

от фонарей уходит вглубь.

тогда улыбка краем тени

ее едва коснулась губ

деревья черные и воздух светло-белый,

ее шаги звучат все лиственно-нежней,

ни ночь, ни темнота сегодня не посмели

продлиться навсегда, чтобы остаться с ней;

и возле быть всегда, чтоб звездными углами

касаться юных лет и юного чела,

пока при свете спиц забывшееся пламя

в вязальной тишине не вздрогнет до бела;

чтоб временем ночным — сплошным и неподвижным

окутать и не знать отторгнутых секунд...

но слишком луч суров, отточен и неслышен —

которым эту прядь златую рассекут

ни осень, ни дожди не отделили окон

от завтрашней поры — где огненный предел,

где золото и свет в пропорции далекой очнутся

на крестах в подвластной высоте.

от непрошедших дней повеяло раздольем,

от неуставших звезд — прохладою ночной,

весь будущий октябрь, все лиственно-святое

уже отражены сверкающей водой.

— он — это я, зеркальный поединок

закончился вничью: не знает смерть свинца,

и черной тишины прозрачные седины

не видят ни себя, ни чейного лица.

так говорил вещун с повязанной рукою,

сверкала тишина сквозь хмурый монолог,

а дальний часовой над дальнею рекою

под утренним штыком трехгранно изнемог.

он — это я. его златую тайну

тебе не одолеть, осенняя толпа:

все эти сентябри сегодня неслучайно

закончатся во тьме, которая слепа.

но миг, что в этот день отсутствовал столь веско,

что даже на простор взглянули игроки, —

не холод ли то был с его оконным блеском,

с его прямым числом — иссиня-никаким?

вещун или игрок? — когда она взглянула,

ответ еще не стал безмолвно-кратким «да»,

сквозь толщу тишины и карточного гула

услышать его «нет», чтоб вздрогнуть навсегда.

пока ее краса вблизи безумно снится,

пока вдали река коверкается так,

зеркальное стекло его дуэльным лицам

готово вновь подать кроваво-краткий знак.

как стаи диких птиц, ты перелетно, время, —

как дальние края с их траурной каймой;

вот почему теперь отрывисто и немо

не можешь отсчитать шаги перед собой.

о, девичий огонь в ресницах охлажденных,

о, северная сталь томящихся штыков!

густеет тишина в своих зеркальных стонах,

не в силах разгадать: он нет или таков?

в ответном октябре оконно-неугасшем

все звуки и вся даль слились в один металл:

и темный циферблат, и каменная башня,

и позапрошлый миг, который отзвучал.

толпа уже слепа, цвет неба одинокий

сливается с ее последней полосой,

из утренних бойниц и из вечерних

окон один и тот же вид — безлиственно-босой