разрежет.
Джеймс отступил. Мощный звук взрыва заглушил вой сирен.
— И окна лучше открыть. Чтоб стекла от напряжения не полопались, — Ливия поймала удивленный взгляд Джеймса. — Здесь и раньше случались налеты.
Джеймс распахнул окна, и сам встал в дверном проходе, прислонившись спиной к притолоке.
— Палаццо бомбят, — сказал он, прислушиваясь к взрывам. — Видно, этим немцы отвечают на наш крупный прорыв на севере.
Внезапно грянул мощнейший удар, и здание будто приподнялось, отозвавшись треском камня.
— Совсем близко!
Ливия невозмутимо продолжала резать кабачки.
— Идите сюда, — сказал Джеймс, подтащив ее к дверному проему. Она глянула, выгнув бровь. — Притолока — самая прочная часть в комнате, — пояснил он.
Обвив Ливию рукой, он вовсе не собирался убирать руку.
— Мы будто с вами вальс танцуем, капитан Гулль? — Ливия кинула многозначительный взгляд на его руку.
Но не оттолкнула.
Тут прогремел очередной взрыв, еще ближе. Джеймс почувствовал, как земля заходила под ногами, будто здание, точно корабль, внезапно бросило в крен. Ливия ахнула, он притянул ее ближе к себе под самую притолоку.
— Сволочи! — в сердцах вырвалось у него.
Джеймс с Ливией оказались в самом эпицентре, им ничего иного не оставалось, как только ждать. Если кинуться наружу в убежище, можно тотчас попасть под обстрел.
Они так тесно прижались друг к дружке, что он слышал, как бьется ее сердце. Мощнейший взрыв потряс стену, у которой они стояли. У Джеймса взорвалось в ушах.
— Совсем рядом… — проговорил он.
Если им суждено погибнуть, это случится вот-вот, когда дым над ближайшим зданием привлечет очередную стаю бомбардировщиков. Но в этот миг Джеймс думал только, как замечательно быть с ней так близко, вдыхать розмариновый аромат ее волос, чувствовать, как худенькие плечи ходят под его рукой. Так ли сказочно это бывает, подумал он, когда люди становятся любовниками? А если решиться ее поцеловать? И тотчас его охватил непонятный, сладкий, дурманящий страх, который никак не был вызван немецкой бомбежкой.
Ты не должен ее целовать, сказал себе Джеймс. Не должен, это ясно, не должен.
Почувствовал в нагрудном кармане что-то твердое, вытащил. Обломок святых мощей, который священник вложил ему в руку в соборе. Он почти про это забыл.
— Что это? — спросила Ливия.
— Да вот, получил амулет на счастье. — Джеймс убрал мощи обратно в карман. — Ливия!
— Да?
— Можно задать вопрос?
— Уже один задали, капитан Гут, так что можете задавать и второй.
— Если б вас сию минуту убило, есть что-то, о чем бы вы пожалели?
Она задумалась. Потом решительно сказала:
— Нет. А вы?
Он пожалел бы о многом, но об этом рассказать нельзя. Его пьянила ее близость. Как-то еще в школе у них устроили соревнование, кто спрыгнет в реку с самой высокой ветки дерева. Ребята подзуживали друг дружку взбираться все выше и выше, и выше. Джеймс до сих пор помнил то отчаянное возбуждение — смесь страха и нетерпения. Сейчас он испытывал то же.
— Об этом дне я бы не жалел, — сказал он. — Это самый лучший день, самые лучшие десять минут за все проклятые дни войны. Но я жалел бы, что не воспользовался возможностью и не поцеловал вас.
Он придвинулся к ней. Увидел, как блеснули ее глаза, почувствовал, как она резко топнула ногой. Ее губы двигались; она, должно быть, возмущенно что-то выкрикивала. Но слов он не слышал. Потому что в тот миг весь воздух рвануло из комнаты, и оглушительный взрыв прогремел над самой головой. Поцелуй, прерванный как раз, когда их губы могли соприкоснуться, перешел в неуклюжее объятие, Джеймс чуть не повалился на Ливию. Пронзительный вой заполнил уши — контузия, пронеслось в голове. Дверной проем заволокло пылью. Смутно в приглушенном откате отдавался рокот грянувшего с крыши во двор шифера, куски один за другим разбивались о каменные плиты.
Взрывом разворотило стену в штаб-квартире американцев. Джеймс тут же предложил им свой этаж для временного размещения. Это все, чем он мог помочь, ведь помещением он был, к счастью, отнюдь не обделен.
Словно меняющая насиженное место муравьиная колония, процессия перемещения контрразведывательной службы стремительно потекла с нижнего этажа наверх. Чемоданы бумаг и ящики с оборудованием плыли по лестнице в объятьях суетливо-деловых ординарцев. Письменные столы, стулья, пишущие машинки, картотечные шкафы и бесконечные мотки телефонного шнура сами собой заполняли всевозможные углы и щели в комнатах Джеймса. Не прошло и пары часов, как переезд был завершен.
Тут возникла новая проблема. Суета американцев оказалась несколько тщетной. Упала пара кровельных балок, и им пришлось повозиться дополнительно.
— Мы всего на пару дней, — сказал Эрик Джеймсу. — И если ваша очаровательная стряпуха будет столь любезна, что и нас сможет обслужить…
— Вас много слишком, — строго сказал Джеймс. — Чем вас не устраивает собственный военный паек?
— А что такое? — Услышал Джеймс за спиной голос Ливии.
Он обернулся.
— Эти люди спрашивают, не могли бы они вместе с нами питаться. Я сказал, что их слишком много.
Смотреть ей в глаза у него не хватало духу. Едва прозвучал отбой, Джеймс под предлогом, что надо оценить нанесенный ущерб, поспешил удалиться, чтобы Ливия не видала, как пылают от стыда его щеки.
— Сколько их — человек тридцать? — Ливия дернула подбородком. — Я каждый день для кучи народу готовила в остерии.
— Как вам угодно, — сухо сказал Джеймс. — А хватит у нас провианта?
— Я уверена, что выкручусь, — сказала Ливия. — И можно накрыть столы внизу, во дворе, там просторней.
— Но одна все-таки вы не сможете всех обслужить!
— Позову кого-нибудь в помощь. Найти будет не сложно.
Анджело подскажет, откуда взять подавальщиц на время.
Эрик поклонился:
— La quinta forza armata e molto grata, Signora. Пятая армия вам чрезвычайно признательна.
Его итальянский, отметил Джеймс, и в самом деле значительно улучшился.
К собственному удивлению, Ливию все это забавляло. В целом союзников она презирала, но готова была признать, что по отдельности каждый был вполне ничего себе. Конечно, они немного вяловаты и слишком забивают себе головы делами, но если всю жизнь вечно делаешь вид, будто не слышишь, как мужчины что-то бормочут в твой адрес, когда идешь по улице, очень даже приятно почувствовать себя запросто в компании этих застенчивых, тихих, обходительных иностранцев.
Но главное, она снова стряпает. Ливия даже не подозревала, что это столько для нее значит. Четыре года она все пыталась изобрести еду буквально из ничего, чтобы только поставить на стол что-то напоминавшее ее внешне. Но теперь благодаря Анджело и его связям с черным рынком она готовила из настоящих продуктов и в таком количестве, о котором раньше могла только мечтать. Целый свежий тунец, плетеная корзинка помидоров из Сан-Марциано, упаковка анчоусов, громадные пучки петрушки… Куча
