— Что ты можешь знать о моих, как ты выразилась, обычных партнершах?! — усмехнулся Ник.
Он поймал себя на странной мысли: если бы любая другая женщина посмела говорить с ним так, он бы уже кипел от злости. А тут... Нэнси ревновала — и сама не отдавала себе отчета, насколько это очевидно. И было забавно, хотелось подойти, обнять, погладить ее по возмущенно вскинутой голове, по заострившимся напряженным плечам, прижать к себе... (Можно себе представить, какая будет реакция!)
— То же, что и вся Америка, — съязвила его нежная женушка. — Ты же у нас... персона публичная, так что их фотографии регулярно появляются в газетах.
— В газетах многое врут.
— Но не все же?!
— Не все... — с безмятежной улыбкой подтвердил Ник. — Но это тут сейчас ни при чем. В контракте записана полная супружеская верность. Не думаешь же ты, что я собираюсь все два месяца поститься? Так что... давай лучше, начинай принимать свои таблетки — я терпеть не могу презервативов.
— А если я откажусь?! Ты что, силой будешь?! — Нэнси не договорила, очевидно от возмущения не сумев подобрать приличного выражения.
— Сегодня, по-моему, все было с обоюдного согласия.
— Да, надо отдать тебе должное — техника у тебя превосходная, — саркастически усмехнулась она (при этом, правда, слегка покраснев), — чувствуется большой опыт. — Ник молча пожал плечами, решив «не дразнить гусей». — И ты был прав, когда говорил, что все надо оговаривать заранее и внимательно читать деловые документы...
Уф-ф... Кажется, постепенно начинает сдаваться...
Больше всего Ник боялся, что в какой-то момент Нэнси взорвется, пошвыряет вещи в чемодан и уйдет, плюнув на контракт. Непонятно, что тогда делать... Но пока что у нее этого и в мыслях не было — похоже, обещанные деньги крепко ее зацепили.
— Не думаю, что терпеть мое общество так уж мучительно. Я не храплю и принимаю душ три раза в день, — осторожно пошутил он.
— Я не хочу с тобой спать, Ник. Понимаешь — не хочу.
Не в словах — в интонации Нэнси ему послышалась усталая обреченность. Это была уже капитуляция.
— Поверь, все совсем не так плохо, как ты думаешь. Вот увидишь... И вообще — считай, что это наша брачная ночь... с задержкой на четыре года...
Пошутить так Ника дернул именно черт — другого слова не подберешь. Да и ляпнул-то он это просто для того, чтобы заполнить затянувшуюся паузу, — и мгновенно почувствовал, что сделал глупость.
Нэнси взвилась, будто ее хлестнули плетью. Глаза вспыхнули неприкрытой яростью; усталости и обреченности не осталось и в помине.
— Не смей так говорить! — медленно произнесла она хриплым, похожим на рычание голосом — и вдруг сорвалась на крик: — Не смей говорить так! Не погань то немногое в моей жизни, что я вспоминаю с радостью! У меня уже была брачная ночь! Была! И с человеком, которого я... который мне нравился, с которым мне было хорошо — а не с надутым поистаскавшимся куском дерьма с чековой книжкой вместо души!
— Это я — дерьмо с чековой книжкой?! — Вскинулся Ник — и мгновенно осадил себя, решив выслушать до конца.
— Да, ты! И если хочешь знать — помнишь, ты, когда явился ко мне домой, спросил меня, ненавижу ли я тебя до сих пор? Так вот — я проклинаю тот день, когда мы встретились! Если бы не ты, я бы уехала тогда, и, может быть, еще что-то в моей жизни бы получилось. А теперь у меня ничего нет — ни семьи, ни детей, ничего... Только Дарра и мой дом. Ты был там, видел. — Нэнси уже не кричала — всхлипывала, стирая рукавом халата текущие по лицу слезы. — Небось подумал — убожество, дешевка, да? Все эти картинки, мебель... Да, ты у нас, конечно, привык к другому... Но это мой дом, понимаешь, мой?! И я его люблю, и эти картинки я выбирала, и покупала, и вешала — с любовью! И мне выть хочется, когда я думаю, что придется уехать и все бросить... А ты еще улыбаешься тут и хочешь, чтобы я спала с тобой!
— Да при чем тут твой дом? — Не понял он.
— Неужели ты думаешь, что я смогу теперь там жить, зная, что эта... твоя сука может в любую минуту постучать в дверь?! «Ах, мамочка соскучилась по своей маленькой глупышечке!» Все уже отобрала — и жениха, и мужа, и деньги, — все! Но как же не посмотреть, нельзя ли еще как-нибудь мне жизнь искалечить?!
Ее слова прервались беспомощным всхлипом, и в комнате стало тихо — так тихо, что Нику показалось, будто от этой тишины звенит в ушах.
— Ты все сказала? — наконец негромко спросил Ник. — Давай ложиться. Завтра рано вставать.
«Она так обрадовалась...»
Уснуть никак не удавалось, словно организм начисто забыл, что это вообще такое — спать. Ник лежал, прислушиваясь к сонному дыханию рядом и ощущая бедром прикосновение теплого упругого тела.
Честно говоря, он до самого конца не был уверен, что Нэнси не начнет новый «раунд переговоров». Он давно уже лег, а она все бродила по спальне, вздыхала, искала что-то в шкафу и в чемодане, а потом ушла в ванную — казалось, это длится вечность.
Наконец вышла — в длинной, до пят, ночной рубашке (никаких тебе «интимных кружавчиков»), нырнула под одеяло и сразу повернулась к нему спиной, сжавшись в комок и примостившись на самом краешке. На его «спокойной ночи» ответила сухо, тоном, явно показывающим, что к разговорам она не склонна; сжалась и напряглась, когда Ник, словно невзначай, положил руку ей на плечо.
Он убрал руку и погасил свет. Через минуту почувствовал, что в ногах что-то зашевелилось: похоже, собака без всяких уговоров (в отличие от ее хозяйки) вознамерилась разделить с ним ложе. Ладно, пусть ее... места хватает — тем более собака такая забавная и ласковая... И неуловимо чем-то напоминает саму Нэнси — не теперешнюю, а прежнюю, которую он так хорошо помнил, — веселую, легкую и радостную, с дружелюбными светло-карими глазами, с готовностью улыбаться по каждому пустяковому поводу...
Хотя... если верно то, что говорят: «собака похожа на своего хозяина», то и в теперешней Нэнси все это должно быть. Только спрятано где-то. От него — или от себя самой?
«Прежняя» Нэнси, «теперешняя» Нэнси — собственные определения заставили Ника, в который раз за последние месяцы, подумать: а знал ли он по-настоящему ту женщину, которая когда-то вышла за него замуж, прожила с ним три месяца — и так неожиданно ушла?
«Она так обрадовалась...»
Эта фраза доктора Данвуда тревожила его, как больной зуб, уже несколько месяцев...
На церемонию открытия нового корпуса больницы Св. Екатерины Ник в тот день пошел скрепя сердце — атмосфера больницы до сих пор вызывала у него чувство сродни клаустрофобии. Но «положение обязывает»: он был одним из спонсоров и именно ему в приписке к приглашению предлагали перерезать золоченую ленточку у входа.
После официальной части (приветственные речи, вспышки фотоаппаратов, рукопожатия, аплодисменты и, наконец, — выход Ника с ножницами!) на лужайке перед корпусом началась обычная светская тусовка. Все как водится: шампанское, легкая закуска, деловито снующие в толпе официанты и негромкий гул голосов.
Отбыв положенные полчаса, Ник уже собирался уходить — тут-то и поймал его Данвуд. Подошел сбоку и с обычным дружелюбно-щенячьим видом заявил:
— Здравствуйте, мистер Райан! Вы меня не помните?
С их последней встречи прошло больше трех лет: вернувшись из Швейцарии после операции, Ник
