узнал, что доктор Данвуд в больнице больше не работает — уехал на Западное побережье.

Началась обычная болтовня давно не видевшихся лю­дей. Точнее, болтал в основном врач — и про медицин­ский центр в Сан-Франциско, где он теперь работал; и про то, как он рад видеть своего бывшего пациента на ногах и в добром здравии; и про внука, которому уже семь лет; и про жену, которая до сих пор скучает по Нью-Джерси. Ник тоже был искренне рад встрече. С каким-то носталь­гическим удовольствием он слушал веселый говорок Данвуда и думал, что впервые разговаривает с ним вот так — лицом к лицу. Точнее, глядя на врача сверху вниз — оказы­вается, тот был ниже Ника чуть ли не на голову.

И тут Данвуд неожиданно спросил:

— А как поживает ваша очаровательная супруга? Она сегодня не с вами?

В первый момент Ник опешил, даже не сразу поняв, о ком идет речь. Какая еще супруга, откуда?! И вдруг вспом­нил... Данвуд же был знаком с Нэнси, он осматривал ее после злосчастного происшествия на стоянке!

— Э... с ней все в порядке, — после почти незаметной паузы ответил Ник. — Она сейчас в отъезде.

Вот так... Фактически почти правда. А теперь лучше побыстрее свернуть разговор...

— Передайте ей от меня привет и наилучшие пожела­ния! — не унимался Данвуд. — Такая милая женщина! Она ко мне приходила тогда консультироваться... Представ­ляю, как она рада, что об этих проблемах можно уже не вспоминать!..

— О каких проблемах?! — недоуменно перебил его Ник.

Мысли его лихорадочно метались. Нэнси консульти­ровалась с Данвудом? О чем, зачем, почему?! Неужели... неужели ее интересовала перспектива получения наслед­ства?!

Наверное, Данвуд заметил что-то на его лице и сму­тился.

— Она просила вам об этом не говорить — но я думал, что теперь, когда вы здоровы... это уже неактуально...

— О чем она с вами консультировалась?

— Ну... о том, могут ли у вас быть дети... — Данвуду явно было неловко. — Я думал, она вам сказала... Простите, если я...

— Нет-нет, все в порядке — я просто не знал об этом! — Сумел улыбнуться Ник. — И что вы ей ответили?

— Ну, что ваша сперма в принципе жизнеспособна... разумеется, естественным путем зачатие невозможно, но с искусственным оплодотворением проблем быть не долж­но, — воспрянув духом, начал объяснять врач. — Я ей рас­сказал все в общих чертах и посоветовал проконсульти­роваться вместе с вами — обычно это делают оба будущих родителя — с одним из моих коллег, специалистом в по­добных вопросах. Она так обрадовалась... сказала, что обязательно расскажет вам. Я потому и подумал, что вы в курсе...

— А когда это было?

— Четырнадцатого апреля, — мгновенно вспомнил Данвуд. — Это день рождения моей дочери, и мы с вашей супругой об этом немного поговорили. Помню, я еще жа­ловался ей, что никогда не знаю, что лучше выбрать в подарок для молодой женщины...

Четырнадцатое апреля... День приезда Алисии...

Ник плохо помнил, о чем дальше шел разговор — ка­жется, они довольно быстро распрощались. Помнил толь­ко ослепительное, бьющее в глаза солнце и внезапно вспыхнувшее желание оказаться за тысячу миль от этой лужайки с ее лопочущей толпой.

Он не любил вспоминать о Нэнси... и не любил, когда ему напоминали о ней. Впрочем, кому было напоминать? Обо всей этой истории с его бессмысленной влюбленно­стью (да, теперь можно назвать вещи своими именами: он был тогда влюблен... да что там влюблен — одержим ею), скоропалительной женитьбой и внезапным уходом Нэнси знали только Бен и миссис Фоллет.

Но миссис Фоллет давно жила в Бостоне — вела хозяй­ство в доме дочери и воспитывала парочку внуков-близнецов. Два раза в год, на Рождество и на день рождения, Ник получал от нее поздравительные открытки, отвечал ей тем же (у мисс Эмбер были в компьютере все нужные даты — кого, когда и с чем поздравлять) — вот и все общение.

Бен же с того самого дня, когда они узнали об отъезде Нэнси, о ней больше не упоминал. Однако вспоминал наверняка — хотя бы в те минуты, когда смотрел старые ве­стерны с цокотом копыт и «подвывающими» выстрела­ми: он перетащил к себе ее видеокассеты.

А в остальном в комнате Нэнси все осталось без изме­нений. Ник и сам не знал, почему он до сих пор не распорядился убрать оттуда ненужное барахло — из сентимен­тальности, что ли? Но пока что все лежало на своих местах: и книги, и одежда в шкафу — и даже забытые (или не влезшие в тот единственный чемодан, который она взя­ла с собой) тапочки-«собачки»...

О том, что он формально женат, знали немногие. Ник предпочитал не распространяться об этом, хоть и не стремился скрыть.

Порой он спрашивал себя, почему до сих пор не офор­мил развод, — и сам же отвечал: «А зачем?» Это можно было сделать в любое время, пока же наличие жены, пусть и формальной, ограничивало претензии постоянно тру­щихся вокруг него девиц. «Извини, милочка, — я тебе с самого начала говорил, что женат...» — и все.

Именно с одной из таких девиц Ник и поругался вече­ром того дня, когда встретил Данвуда. Она обвинила его в том, что он «думает только о своей дурацкой работе» и совершенно ею не интересуется, по выходе из ресторана капризным тоном потребовала, чтобы он отвез ее домой (а не к нему в пентхаус, как предполагалось), — и была весьма удивлена, когда Ник выполнил требуемое.

Больше они никогда не виделись. На следующий день Ник послал ей обычный прощальный подарок — браслет с бриллиантами — со стандартным прощальным письмом: «Ты права... работа требует от меня всего моего внима­ния... я не хочу связывать тебе руки... надеюсь, ты будешь счастлива... желаю тебе...» и так даже — текст хранился у мисс Эмбер в компьютере.

А тогда, высадив девушку, он поехал к Бену.

Отношения у них сложились весьма своеобразные. Когда Ник переехал в пентхаус, Бен остался жить в его прежнем доме, но категорически отказался от зарплаты, которую предложил ему Ник за то, что тот будет присматривать за этим самым домом, заявив, что в милостыне не нуждается и еще способен заработать — и, действитель­но, снова пошел работать в больницу.

Встречались они пару раз в месяц, когда Нику хоте­лось отдохнуть. Он приезжал, проводил в доме денек-дру­гой — и снова возвращался в свой обычный круговорот. Об этом убежище знали всего несколько человек — да и те не тревожили его по пустякам.

Внезапному визиту хозяина Бен ничуть не удивился. Только усмехнулся:

— Вовремя пришел! Я как раз ужинать собирался... Рагу из кролика будешь?

Ник не стал отказываться — сварливая девица отбила у него в ресторане всякий аппетит.

Они в полном согласии прикончили большую миску рагу, заедая его толстыми ломтями криво нарезанного теп­лого домашнего хлеба (ну в каком ресторане можно отве­дать подобное великолепие?!), после чего Бен заявил:

— Знаю я, чего тебе не хватает сейчас! — и принес боль­шую упаковку ванильного мороженого.

На крышке был изображен белый медведь с букетом цветов и нелепой улыбкой во всю морду. И вдруг вспом­нилось, словно это было вчера: именно такое мороженое принесла Нэнси в тот день, когда впервые пришла к нему. И на картинке был точно такой же улыбающийся медведь, и подумал Ник тогда то же самое: «Ну при чем тут цве­ты?..»

И, будто в его голове кто-то дернул за невидимую ни­точку, потянулись воспоминания — одно за другим...

Как она побежала к нему по дорожке — замерзшая и мокрая, и стояла потом у камина в длинном, до пят, хала­те, а Ник с трудом сдерживал смех — и сам не понимал, почему на душе так весело... И как сказала: «Ты ужасно умный!» и засмеялась — или нет, это было уже не тогда, позже!

— Ты чего? — поинтересовался Бен, видя, что Ник молча смотрит на упаковку. — Ты же ванильное любишь вроде?!

— Да, — очнулся Ник. Подумал: «Говорить — не гово­рить?», и все-таки сказал: — Просто такое же мороженое... Нэнси принесла, когда впервые ко мне в гости пришла. — Пожал плечами, словно извиняясь за