Как будто его об этом спрашивали!
В спальню Нэнси Ник вкатился с налета, привычно открыв дверь пультом, и, лишь оказавшись внутри, подумал, что, наверное, стоило постучать.
Она стояла у окна и обернулась — и обрадовалась. И он рассмеялся, сам не зная чему — просто потому, что на Нэнси был розовый спортивный костюм, полосатые яркие гольфы и тапочки-«собачки» с висячими ушами и глазами-пуговицами.
— Ты чего? — удивилась Нэнси. Бросила на себя взгляд и, кажется, немного смутилась. — Я люблю так одеваться... Так веселее!
— Мне ужасно нравятся твои тапки.
Подъехал вплотную, получил свой (полагающийся жениху!) поцелуй и поцеловал в ответ — в первый раз, не считая его дикарской эскапады. Губы оказались прохладными и нежными — больше ничего он распробовать не успел.
Ему стало весело, и показалось неважным все, о чем он думал, — главное, что Нэнси здесь, вот такая, теплая и домашняя... и будет теперь здесь...
— Ну как? Все в порядке? Устраиваешься?
— Мне, наверное, понадобится кое-какая мебель... А то сидеть негде, и кассеты ставить... и зеркала нет...
— А ты садись ко мне на колени, — предложил он, улыбаясь.
Во время мгновенной паузы, когда Нэнси удивленно уставилась на него, внутри стало холодно. Зря он это сделал — если она сейчас откажется, обоим будет неловко...
Он уже хотел сказать, что пошутил, но тут Нэнси шагнула к нему и действительно уселась на колени.
Почти инстинктивно Ник обнял ее, прижался лбом к ее виску, а в голове уже вертелось: «Зачем вести себя так глупо, разыгрывая влюбленную парочку, — ведь она знает... и знает, что я знаю, что она знает...». Ему стало вдруг невыносимо стыдно. Он показался самому себе похожим на восьмидесятилетнего старика, который уже ничего не может и приглашает девочек по вызову, просто чтобы потрогать их и посмотреть, как они перед ним раздеваются. (Интересно, почему он этого никогда не делал?!)
Возможно, они с Нэнси смогут стать друзьями... если он сам не выкинет какую-нибудь глупость, после которой она начнет испытывать к нему неприязнь или отвращение... И не дай бог, она решит, что обязана терпеть его прикосновения и поцелуи — в обмен на то, что он может дать ей. Может быть, ей и сейчас не слишком приятно сидеть у него на коленях... на его мертвых коленях... все равно что на еще не остывшем трупе.
— Ник... — Нэнси повернула голову, и теплое, пахнущее кофе дыхание пощекотало ему губы, словно приглашая. — Ты чего?
— Ничего. — Он целомудренно поцеловал ее в щечку. — Ты завтракала? — (Может, и правда получится стать друзьями?) — Мировой судья придет в семь. — (Хоть какое-то преимущество его положения — не надо тащиться в мэрию...)
Нэнси всегда думала, что свою свадьбу она запомнит на всю жизнь — каждую деталь, каждую подробность... и, может быть, когда-нибудь, расскажет своей дочке, как это было. Но то ли от волнения, то ли потому, что все произошло очень быстро, запомнить не удалось почти ничего.
Только один короткий эпизод — когда они ждали мирового судью, Робби, чуть ли не подпрыгивая от волнения, вдруг вдохновенно затараторила старый детский стишок:
Дойдя до слов «лучезарно-голубое», она повернулась к Нэнси и оглядела ее:
— Чтобы было «чужое», я тебе дам свой платочек, а новое что-нибудь ты надела? А-а, платье? Ну хорошо...
А где у тебя «лучезарно-голубое»?! Хоть какую-нибудь ленточку надо повязать!
— Ну перестань, что за глупости! — попыталась отбиться Нэнси. Ей было неудобно — Ник смотрел на них во все глаза, а Бен уже откровенно ухмылялся, особенно после бестактного вопроса Робби:
— Или у тебя внизу что-то голубое есть?!
— Ну какое это имеет значение?!
— Как — какое имеет значение?! Ты что, не понимаешь?! — Робби обернулась. — Ник, ну хоть вы ей скажите — это же примета! Так положено!
Ник сначала мгновенно разозлился — Нэнси это сразу почувствовала, — а потом вдруг махнул рукой и рассмеялся:
— Ладно... будет вам сейчас «лучезарно-голубое»!
Выехал из комнаты — и почти сразу же вернулся.
— Вот... это достаточно голубое? — На ладони у него лежал камень размером с крупную виноградину — ярко-голубой, чуть ли не светящийся.
— Ой, а что это?! — вытаращилась Робби.
— Это голубой топаз. Из Южной Америки, — пояснил Ник, обращаясь к Нэнси. — Я тебе потом из него что-нибудь сделаю — например, серьги, его можно пополам распилить. Держи!
Нэнси осторожно взяла — топаз оказался тяжелым, маслянистым на ощупь и теплым от его руки. Подумала, что ни в коем случае не даст портить и пилить этот камушек, похожий на голубую звездочку.
— Ой, как здорово! Его можно завернуть в мой платочек и запихнуть тебе... — Тут Робби вспомнила, что в комнате мужчины, и поволокла Нэнси за рукав в коридор, где жарко зашептала: — Слушай, он же классный мужик! Мы тебе сейчас это в лифчик засунем — снаружи ничего не видно будет! Где бы мне такого найти?!
А потом все снова понеслось стремглав — пришел мировой судья и начал церемонию, и Нэнси машинально повторяла и подтверждала, а сама думала, что Ник сегодня весь день был какой-то странный, вроде бы отгородившийся от нее — даже когда они встречались на дорожке, он казался ей ближе — и, когда дошло до слов: «Объявляю вас мужем и женой!», она почувствовала облегчение оттого, что все уже кончилось. Кажется, мировой судья несколько удивился, что на свадьбе так мало народу. Не его дело — устраивать из этого представление для малознакомых людей Ник не собирался.
С него хватило и подруги Нэнси. Особа, правда, безвредная, даже забавная... и не стала бросать на него исподтишка сочувственных взглядов — но чересчур активная, все время мельтешит, болтает и чего-то шепотом хочет от Нэнси (ему так и не удалось расслышать, чего именно). На такой бы он не женился — заговорит до смерти!
Зато Нэнси выглядела счастливой невестой — взволнованная, улыбающаяся, в белом платье и с подаренной им аметистовой подвеской на шее. Когда мировой судья закончил церемонию, она нагнулась к новоиспеченному мужу (он, Ник, «новоиспеченный муж»! Еще год назад такое сказали бы — не поверил!), на миг прижалась щекой к его волосам — и лишь потом пригнулась еще ниже, чтобы ему было удобнее поцеловать ее.
Дело успешно продвигалось к концу — торжественный ужин был уже закончен, соответствующее количество бокалов шампанского выпито, Бен принес кофе, и Робби, смекнув, что танцев сегодня не будет, начала поглядывать на часы. Потом сделала Нэнси отчаянный знак глазами — наверное, думала, что никто не заметит.
— Я сейчас! — Нэнси вытерла салфеткой губы и вместе с подругой устремилась к выходу.
Ник прислушался — они зачем-то побежали на кухню.
— Я, наверное, сейчас тоже к себе пойду... — неожиданно сказал Бен.
— Что? — удивился Ник.
— Ну... неудобно. Вы же только поженились, наверное, вдвоем хотите побыть... Позвонишь, когда
