ко­гда узнает, что дочь вышла замуж, при этом лишив ее воз­можности устроить «семейное торжество» на двести че­ловек.

— Не знаю... С работы приглашать нужно либо всех, либо никого — а то остальные обидятся... и многие поразъ­ехались на каникулы. Так что, наверное, нет. Только Роб­би. А ты?

— Кроме Бена, никого, — отвечает он, и она думает, что ничего о нем не знает — ни кто его родители, ни даже сколько ему лет. За последние годы я как-то потерял связь со всеми друзьями. — И украдкой бросает взгляд на свои ноги. Нэнси уже научилась улавливать эти короткие взгляды.

А вот она звонит Робби, говорит, что послезавтра вы­ходит замуж, и приглашает ее на свадьбу. Робби кричит в трубку:

«Ты с ума сошла?!» — и на следующий день с утра при­езжает к ней под предлогом «помочь собраться» (хотя со­бирать-то особо нечего), а на самом деле узнать все по­дробности.

И Нэнси рассказывает ей о Нике, говорит, что они знакомы уже три месяца (кому какое дело, что они всего лишь встречались на несколько минут на беговой дорож­ке) — а теперь вот он сделал ей предложение. И вспоми­нает это предложение... и то, что он не сказал ни слова о любви, ни даже о том, что она нравится ему, — только целовал так, словно хотел выпить из нее душу, и глаза у него были совершенно сумасшедшие.

А Робби говорит, что она, Нэнси, авантюристка — раз­ве можно вот так, сразу, выходить замуж за человека, ко­торого едва знаешь?! (Смешно — Робби, которая после школы сразу уехала одна в Нью-Йорк, сменила десять мест работы, пока не осела в риэлторской конторе, уже успела выйти замуж и развестись — и вдруг считает ее авантюристкой!)

Начинает расспрашивать: «Ну, и как он?!» Нэнси по­нимает, что она имеет в виду, и отвечает, что с этим у него все о'кей. Ни к чему людям знать... Нику бы это не понра­вилось.

Потом Робби кричит: «Слушай, давай устроим девич­ник, чтобы было как положено!» — и они заказывают пиц­цу, и мороженое, и бутылку вина — и весь вечер веселят­ся, а под конец уже с хохотом катаются по кровати, вспо­миная школьные вечеринки и как за Нэнси ухаживал этот придурок Джад Веллер, считавший себя похожим на Эл­виса Пресли.

Но тут звонит Ник и спрашивает, во сколько утром прислать машину (завтра она переезжает к нему, завтра уже свадьба!), — и Нэнси вдруг понимает, что на самом деле ему просто хочется поговорить с ней. А подвыпившая Робби хихикает и в конце концов орет во весь голос: «Бросай трубку, завтра наговоритесь!» — приходится объяснять Нику, кто здесь вопит и что они делают — и он смеется...

А потом Нэнси лежит полночи без сна и думает, вспо­минает... И в первый раз задумывается: правильно ли по­ступает? Только задуматься не очень получается — в голо­ву лезут всякие посторонние мысли. И внутри все дро­жит — не от страха, а как бы... в предвкушении, и хочется, чтобы быстрее наступало утро, когда еще что-то будет.

Она решает не говорить матери о том, что вышла за­муж, — просто оставить сообщение, что уезжает и звонить в ближайшее время не будет. А куда уезжает — неважно.

И вдруг, вспышкой — странная мысль: у Ника глаза по­хожи на ночник, который он сделал. Тоже — будто за цвет­ным кристаллом горит и переливается огонек. С этой мыс­лью Нэнси и засыпает...

А утром, естественно, просыпает — и вскакивает от стука в дверь. Появляется Бен, и Нэнси страшно неудоб­но — она еще в халате, но он, будто так и положено, спра­шивает: «Тебе заварить кофе?» — и идет на кухню, но за­стревает возле коробки с видеокассетами.

И когда она выходит из ванной, он все еще сидит на корточках и перебирает кассеты, вытащив половину на­ружу. И только что не облизывается. Оказывается, ему тоже нравятся старые вестерны.

Она спрашивает: «А что любит смотреть Ник?» — что­бы хоть что-то про него знать. Но Бен пожимает плеча­ми и говорит: «Ничего. Он редко что-то смотрит, кроме биржевых сводок и новостей».

А потом он стаскивает вниз коробки и чемоданы — и они едут к Нику... точнее, домой, — мысленно поправля­ет себя Нэнси. Ведь теперь это будет и ее дом! Ей стано­вится вдруг не по себе, но Бен ничего не замечает и про­должает спрашивать что-то о фильмах. Она машинально отвечает — и думает: «А Ник бы заметил...»

Ей хочется его скорее увидеть — может быть, при нем пропадет неожиданно возникшее чувство неловкости и нереальности всего происходящего? Но его нет... они вхо­дят в дом — а его нет...

Нэнси озирается, и Бен, поняв этот взгляд, объясня­ет: «Ник работает. Он обычно уже с шести на ногах... ну то есть... сама понимаешь. Он не любит, когда к нему в кабинет суются — подожди, скоро сам вылезет».

А ее новая спальня большая, светлая — и какая-то ужас­но пустая. Голые стены, кровать с резной спинкой и блед­но-розовым гобеленовым покрывалом, рядом тумбочка, и на ней — единственное яркое пятно во всей комнате — ночник! Нэнси тут же включает его — пусть светится, веселее будет.

Бен приносит остальные коробки, говорит: «Все, рас­полагайся! Если что нужно — я в гостиной», — почему-то ухмыляется — и уходит.

И она начинает «располагаться»...

Все утро Ник то и дело поглядывал в окно, дожидаясь возвращения Бена. Точнее, приезда Нэнси.

С того момента, как она сказала: «Я согласна», он, сам того не желая, пребывал в весьма растрепанных чувствах. Почему она согласилась? Что оказалось для нее важнее всего? Деньги? Возможность учиться? Что ж — это имен­но то, что он ей обещал...

Но что будет дальше? Как будут складываться и к чему придут их отношения, основанные, с ее стороны, на чис­то прагматическом интересе, а с его — на остром, живот­ном, атавистическом желании любой ценой забрать ее (вот эту, именно эту, веселую, живую и пахнущую травой) себе?

Когда Нэнси в то утро пришла обсуждать «техниче­ские вопросы», Ник сразу почувствовал, что она оживает.

И улыбка уже не выглядела вымученной, и глаза смотре­ли повеселее — словно опустошенный сосуд постепенно, капля за каплей, начал наполняться прежней радостной энергией.

Хуже было другое: то ли из-за того, что он рассказал ей, то ли потому, что (и это наиболее вероятно!) она боя­лась повторения вчерашней выходки, когда он набросил­ся на нее, словно дикарь, — но, казалось, Нэнси начала стес­няться его. Даже не поцеловала при встрече — только про­тянула руку и, стоило ему пожать ее, тут же отдернулась.

Ник сделал вид, что ничего не заметил, и повел ее за­втракать. С ходу предложил пожениться послезавтра (са­мому себе не признаваясь, что движим все тем же перво­бытным желанием: «Скорее! Ее — сюда, себе!»). С облегче­нием воспринял то, что Нэнси не вознамерилась устроить пышное торжество и пригласить целую орду гостей, кото­рые бы смотрели на них и жалели ее (или его?..).

Отвел ее на кухню и представил миссис Фоллет:

— Вот это моя будущая жена! Теперь вам будет с кем обсуждать мое меню! — добавил он с легким злорадством (то, что Ник наотрез отказывался тратить время на про­цедуру под названием «обсуждение недельного меню», слу­жило, по сведениям Бена, поводом для определенного не­довольства).

Миссис Фоллет явно смутилась.

В тот день все в доме — включая и Ника — чувствовали себя немного не в своей тарелке. Все, кроме Бена, кото­рый с первой минуты знакомства, словно так и полага­лось, начал называть Нэнси по имени.

Ник про себя решил, что это уж слишком! Ему самому, конечно, было бы глупо пытаться «сохранить дистанцию» с человеком, который последние шесть лет ворочает его тело, вставляет ему катетер и — пардон! — моет задницу. Но Нэнси-то — другое дело, и фамильярничать с ней Бену было вовсе не обязательно.

Постепенно убедившись, что он ведет себя вполне «цивилизованно», Нэнси перестала дичиться и просиде­ла у него полдня, болтая о том о сем. Под конец она уже не пыталась убрать прочно оккупированную им руку, а на прощание поцеловала — правда, в щеку, но все равно...

Задумавшись, Ник не сразу понял, что из гостиной до­носятся знакомые звуки выстрелов. Выскочив в гостиную, он обнаружил Бена, развалившегося в кресле и с блажен­ным видом уставившегося в телевизор, откуда доносились какие-то по-особому подвывающие выстрелы и — вместо привычной полицейской сирены — цокот копыт. Увидев Ника, Бен щелкнул пультом и доложил:

— Привез. Видеотека у нее шикарная — сплошные вес­терны! Я один уже позаимствовал, — кивнул в сторону эк­рана.