— Кроме наркотиков, — предупреждает врач.
Быть с Евой. Выдержать все и никогда больше не загреметь в тюрьму, повторяет про себя Михал.
— Кроме кайфа, все ерунда, — опять выступает Мартин.
— Действительно нет ничего другого, что может принести радость?
— Найти силы не принимать их, — сказал толстячок с рыжими усами.
— Хорошо. А теперь ответьте, что движет человеком?
Нужда достать дозу, тут же мысленно отвечает Михал. А дальше? Потом уже и правда все равно, понимает он. Но ведь это ужасно!
— Вы понимаете теперь, что с вами происходит? — снова спрашивает врач. — Вы не способны говорить ни о чем другом, только о наркотиках. Все остальное вне вашего понимания. У вас совершенно искаженное представление о мире. Собственно, вы о нем очень мало знаете. Не можете сказать ничего конкретного ни о какой сфере человеческой деятельности, кроме наркомании. И не только говорить, вам думать ни о чем не хочется, кроме наркотиков. И еще у вас нет цели, ради которой вы могли бы с ними покончить. Вы не знаете другого способа испытывать радость, только с помощью наркотиков. Не научились за свою жизнь, как другие люди. Вы слишком рано начали принимать наркотики, и они отрезали вас от всего мира. Для вас существует своя эйфория, бесплатная. Правильно? Вы понимаете, что за всю свою жизнь не получили никаких настоящих впечатлений, кроме тех, что вам дали наркотики? И опыта никакого. Ничего, кроме наркомании. Полное отсутствие интересов. Знаете, как это называется? Эмоциональная опустошенность. Оскудение. Угасание. Тупость. Нет людей более выхолощенных и лишенных естественных эмоций, чем токсикоманы. Наркотики искалечили вас. Может, пройдет несколько месяцев, а для тех, кто рано начал, и лет, пока вы выкарабкаетесь из этого состояния. Разумеется, если вы всерьез решите покончить с наркотиками. Это самая большая проблема вашего включения в нормальную жизнь. Большинству из вас будет казаться, что для этого требуется слишком много усилий. Вот почему столько токсикоманов срываются после выхода из больницы. Вы просто не привыкли прилагать усилия. Или я не прав?
— Значит, тогда все равно, — вдруг атакует Ондржей. — Какая разница — мучиться месяцы или годы. Чихать мне, есть у меня какие-то там интересы или нет. Тупой я или нет. Мне незачем жить, если у меня отнимут наркотики.
— Отлично. Знаете, как это называют? — Врач поворачивается к остальным. — Синдром немотивированных поступков. У человека нет того, ради чего стоит жить. Он совершил единственную ошибку — не сумел найти цель в жизни. Или вообще не пытался искать. Вы думаете, что люди, у которых есть в жизни цель, нашли ее без особого труда? Ничего подобного, найти ее совсем не просто. К ней надо пробиваться. Тогда это и лекарство от скуки. Если вы хотите чего-то достигнуть, на скуку времени нет. Важно только найти цель. Самое главное. На что стоило бы тратить собственные силы.
Да не на что, вот в чем дело, подумалось Михалу. Может, раньше. Не будь наркотиков. Теперь уже поздно.
— Никогда не поздно. Это вы должны понять прежде всего, — сказал врач, словно читая мысли Михала. — Всегда есть хоть искорка надежды. Всегда.
Усталость и пустота. Безлюдный коридор больницы, храп из палат. Какое-то прямо смертельное одиночество.
А днем разве не так? Днем тут без всякой цели снуют взад-вперед алкоголики, в ожидании послеобеденной программы. И эти нервирующие звуки, когда они скребут ногтями, двигаясь вдоль стены, словно помечая дорогу. И иногда сдавленные всхлипы.
Он открыл дверь в уборную.
Свет!
И вдруг удивительное ощущение. Будто ты не один.
В нише за дверью, застыв от ужаса — кого это принесло? — Рихард с Мартином. У обоих засучены рукава на правой руке, у Рихарда рука перетянута ремешком, в вене торчит шприц.
— Закрой, — проворчал Рихард. — Хочешь? — Он качнул рукой с воткнутым шприцем.
Михал почувствовал, как напряглось все тело. Стоит протянуть руку, взять шприц, вколоть одну- единственную дозу. И конец депрессии, только удивительная легкость, как когда-то… А если все раскроется? Еще один срок. Статья — уклонение от принудительного лечения по решению суда. А что будет делать на воле Ева, если выйдет раньше меня? Михал засунул руки в карманы халата.
Только благодаря Еве.
Но и это уже прогресс.
Он молча подался назад, одеревенев от страха, что язык вымолвит другое, совсем не то, что он сейчас решил.
Наверняка хотели просто подмазать, боялись, как бы не растрепал, понял он, убегая по стылому коридору от этой парочки. Михал почти задыхался от одиночества.
Что за чрезвычайное собрание? Все еще в тренировочных, разгоряченные бегом в конце зарядки. Потные, тяжело дыша, пациенты жмутся по стенам комнаты. Внутри круга — белые халаты врачей.
Михал чувствовал, как что-то перекатывается в пустом желудке. Словно потревоженный зверь.
— Итак, нам стало известно, что вчера ночью один из вас с помощью простыни, опущенной из окна туалета второго этажа в сад, поднял какой-то привязанный к ней сверток, судя по всему, с наркотиками. Кто это был? — Пронзительный голос главврачихи, вообще-то маленькой улыбчивой тетки. — Прошу выйти тех, кто участвовал в этом деле!
Алкоголики с нелепо открытыми ртами блуждают взглядами с одного на другого.
— Естественно, процентов на девяносто девять это относится к токсикоманам. Итак, прошу. — Главврачиха обращается к группке, окружившей Рихарда.
Михал, к счастью, стоит с другой стороны. Он чувствует, как бледнеет.
Заметят? Не заметят? Вдруг подумают, что это доказательство моего участия в такой заварухе? Нет, не могут же они так!
Мучительная тишина, нарушаемая лишь трелями птиц в саду.
— Вероятно, вы хотите вынудить нас к унизительному осмотру всех? Кое у кого наверняка обнаружится свежий след укола. Сомневаюсь, что можно выдержать и не попробовать наркотик, раз уж он в твоих руках и ты все равно рискуешь. Ну? Не проще ли во всем признаться?
Тишина. Только тиканье часов на чьей-то руке.
— Неужели вы оказались настолько предусмотрительны, что не вкололи наркотик, а ввели перорально? Едва ли, ведь это означает меньший эффект от той же дозы, не так ли? Но даже в этом случае… Мы можем послать на анализ мочу каждого из вас. В лаборатории точно определят любое вещество, которое вы приняли в течение последних семи дней. Ну что? Может, проще во всем признаться?
Рихард и Мартин уставились в пол. Только молниеносный взгляд Рихарда в сторону Михала.
Но я ничего не говорил. Честно! Тишина становится невыносимой. Натянутой, как струна.
— Ну, ладно. Прошу всех по очереди ко мне в кабинет: Ондржей, Томаш, Михал, Мартин, Рихард…
Всего несколько секунд. Шеренга полуголых фигур в кабинете главного врача. Та определила почти мгновенно. И вот уже тащит едва успевших одеться Рихарда с Мартином в комнату, где собрались все пациенты больницы. Выталкивает их в середину круга.
Я тоже мог бы стоять там, осознает Михал. А вдруг они думают, что это я настучал? Бред. Я и понятия не имел ни о какой спущенной простыне.
— Ну, что вы на это скажете? — снова начинает главврачиха.
— Это ошибка. Мы ничего не принимали, — провозглашает Рихард.
Думает сыграть на том, что токсикологический анализ не из простых и лаборатория не успевает выполнять все заказы, соображает Михал.
— Нет? Сейчас вы готовы отказаться от собственного носа между глазами, а? Вчера вы оба получили
