самоотверженность их работы, работы противников самодержавия, сознательно или бессознательно включившихся в патриотический подъем страны.

Брагин отошел от регистрационного стола. К нему подошла элегантная дама и, подавая маленький букет голубых незабудок, просто сказала:

— Желудская, Нина Александровна… Разрешите на моем экипаже доставить вас в госпиталь. Вы определены в дворянский… я в нем работаю…

Брагин с радостью принял приглашение Желудской, и через минуты они сели в роскошный экипаж, запряженный сытой, холеной лошадью.

— Куда прикажете, барыня? — почтительно спросил, укутанный в вату казакина, кучер.

— По Тверской — в госпиталь, Геннадий…

— Слушаюсь…

— Теперь скажите вашу фамилию, — просто, с улыбкой, спросила Нина Александровна, повернув красивую голову в сторону Брагина.

— Простите… Брагин… Я просто был ошеломлен незаслуженным вниманием с вашей стороны, — извинительно ответил Брагин, переведя взгляд на незабудки.

— Мой любимый цветок… У вас никого нет в Москве?.. чтобы я могла…

— Как никого?.. Я коренной москвич… У меня здесь мама, сестры, очаровательная старушка бабушка, Мария Ивановна Аничкова… Я не давал телеграммы, чтобы не волновать их, ранение пустяковое…

— Вы сказали, Аничкова?

— Да…

— Совсем белая, маленькая старушка?

— Да…

— Постойте, постойте… Да ведь это же общая любимица госпиталя… Может быть мы еще застанем ее, — радостно воскликнула Нина Александровна, переведя взор на круглые часы, покоившиеся на талии кучера.

— Геннадий, поезжайте резвее… нам надо застать в госпитале Марию Ивановну… вы знаете, старушку, которую вы часто отвозите домой…

— На Георгиевский один, как не знать… барыня настоящая…

Через десять минут Брагин прижимал к себе исхудавшее тело 72-х летней бабушки. Она дрожащими костлявыми руками гладила голову любимого Жоржика и неудержимыми слезами смачивала щеки счастливого внука.

— Мария Ивановна!.. Не откажите выпить, — ласково сказал старший врач, подавая старушке мензурку с успокоительными каплями.

Брагин закрыл глаза… мысли одна за другой, постепенно оставляли его, уходили куда-то далеко, далеко, словно растворялись в темноте наступающей ночи… Брагин заснул…

Яркое весеннее солнце ласковым светом заливало переполненный вагон-ресторан… Официанты в белых накрахмаленных куртках суетливо разносили по столам: утренний кофе, завтрак, фрукты.

— Последнее место, — почтительно сказал метр-д’отель вошедшему Брагину, указывая на маленький столик в противоположном конце ресторана. У столика, полуоборотом к подошедшему Брагину, сидела элегантная дама, устремив взгляд в чистое полированное стекло большого окна.

— Вы ничего не будете иметь против? — склоняя голову спросил Брагин.

— Разумеется, нет, — ответила незнакомка, переведя на Брагина смеющиеся глаза.

— Екатерина Максимилиановна! Какими судьбами? Приятный сюрприз, — радостно воскликнул Брагин, и прочитав в глазах незнакомки удивление, добавил: — Я бывший симбирский кадет… Брагин… Вы, конечно, не можете помнить меня… Ведь мы все на один шаблон… Черный мундир, синий погон, замшевые перчатки… но мы, которые хоть раз побывали на ваших пышных балах, пожизненно помним радушную мисс Френч.

— Я очень рада, — протягивая обе руки Брагину, просто сказала мисс Френч.

— Садитесь… садитесь… Так приятно провести нудное время поезда в обществе симбирского кадета и боевого офицера.

Она перевела взгляд на черную косынку и только что смеющиеся, радостные глаза подернулись грустью участия и жалости.

Мисс Френч, английская подданная по отцу, русская по матери, участливо расспрашивала Брагина об обстоятельствах его ранения, о временных неуспехах русской армии, рассказала о настроениях столицы, из которой возвращалась в свое родовое имение — «Киндяковку».

Екатерина Максимилиановна, объездившая весь свет, была необыкновенно интересной собеседницей, а маленький ирландский акцент, при безукоризненном знании русского языка, придавал ее речи какую-то особую прелесть случайного комизма, когда она думала по английски, а выражала мысль по русски. Новые друзья отказались от обеда в душном вагон-ресторане и решили пообедать на станции Рузаевка, на всю губернию славившейся своей изысканной кухней.

Рузаевка — крупная деповская станция примерно на полпути между Москвой и Симбирском, где скрещивались три железнодорожных линии, где пассажирам, следующим из Поволжья в столицу и из центральных губерний в Поволжье, приходилось делать пересадку и зачастую ждать своих поездов три, четыре часа, а в зимние заносы и целые сутки. Предприимчивый буфетчик вокзального ресторана учел это обстоятельство и поставил кухню ресторана на такую высоту, что она славилась на всю губернию. Любители и даже не любители поесть с удовольствием проводили томительное время вынужденного ожидания в вокзальном ресторане, наслаждаясь изысканными, всегда свежими и вкусными, закусками и блюдами. Буфетчик медленно, но верно богател.

Огромный пассажирский паровоз в клубах белого пара, словно усталый от долгого бега, радостно остановился на станции «Рузаевка». Короткий свисток, он отделился от состава и быстро, шумя тяжелыми колесами, побежал к станционной водокачке, утолить жажду студеной рузаевской водой. Пассажиры высыпали из вагонов… Брагин встретил мисс Френч, и скоро они вошли в огромный станционный ресторан, наполовину занятый публикой. Дохнуло своеобразным ароматом вокзала. Всюду суетились какие то озабоченные люди, носильщики в белых фартуках перетаскивали чей-то ручной багаж, официанты на блестящих «под серебро» подносах разносили на столы вкусные, раздражающие аппетит, блюда. Мисс Френч и Брагин опустились у маленького стола, покрытого белой накрахмаленной скатертью. Через минуту на больных, усталых от жизни, ногах к ним бесшумно подошел седой официант. Одутловатое лицо было чисто выбрито, в петлице белой куртки серебром блестел номер один, что на языке ресторана означает — «главный».

— Добро пожаловать, — без тени лакейского раболепства приветливо произнес старик, слегка наклонив седую голову, и подавая мисс Френч карточку меню. Он перевел взгляд на Брагина и, сочно причмокнув губами, тихо начал, — Прикажите накормить ваше благородие?.. Холодной осетринки с янтарным жирком под хреном… перламутровый севрюжий балычек с лимончиком, грибков в сметане или томленого карася?

Брагин с увлечением слушал своеобразную поэму о еде, а старый гурман, вторично причмокнув губами, продолжал:

— Щец кислых извольте отведать… первые на губернию… Не обидьте молодого поросеночка с гречневой кашей, с корочкой хрустящей…

— Екатерина Максимилиановна! Доверимся… Как вас?

— Пал Палыч…

— Доверимся Павлу Павловичу… Он уже разжег мой аппетит… Он нас накормит…

— Я ничего не имею против… только, Павел Павлович, предупреждаю, я очень голодна…

— Не извольте беспокоиться, сударыня, — с улыбкой ответил Пал Палыч и, скося взгляд на Брагина, спросил: — К мясу прикажете бутылочку красного подогреть?.. Удельного ведомства?… Отменное вино…