от него высилась целая гора… из пасюков! Не меньше полусотни крыс, стоя на спинах друг друга, образовали подобие живой пирамиды, вершину которой венчал сам крысиный король, угрожающе поднявшийся сейчас на задние лапы!

— Беда… — прошептал парень осипшим голосом; но тут же взял себя в руки и гаркнул во все горло: — Беда! Беда! Сючья лава!!! Де…

В следующий миг крысиный король прыгнул ему на грудь, норовя вцепиться в горло. В Блямса точно пушечное ядро врезалось. Он пошатнулся, едва устояв на ногах, но успел ухватить пасюка за шею и что было силы сдавил, одновременно стараясь удержать зверя на расстоянии вытянутых рук. Крысиный король бешено защелкал челюстями перед самым его лицом и принялся рвать когтями предплечья, а потом нанес несколько мощных ударов задними лапами в живот. Испугавшись, что пасюк вот-вот выпустит ему кишки, — Блямс зарычал и отшвырнул крыса прочь. Тот отскочил от земли, точно мяч, и вновь бросился на парня. Блямс пнул короля ногой, вторично отправив того в нокдаун, а сам развернулся и кинулся прочь — к костру, вопя во все горло.

Ника, которая только-только уснула, подскочила точно ужаленная. Ее глазам в неверном свете костра предстала жуткая картина: прямо на нее с вытаращенными глазами мчался окровавленный Блямс, его огромными прыжками настигал здоровенный пасюк, а за ними следом катилась живая волна крыс!

— Ложись! — раздался крик Деда.

Парень не заставил повторять дважды и упал, накрыв собою девушку. В ту же секунду грянули подряд три выстрела. Первый уложил крысиного короля, два других угодили в плотные ряды пасючьей лавы, скосив разом десятка полтора атакующих тварей. Потерявшие вожака звери дрогнули — их строй нарушился, и атака захлебнулась; крысы с визгом метнулись в разные стороны. Замешкавшихся настигла карающая рука Блямса, который успел вскочить и теперь вовсю орудовал битой, сопровождая каждый меткий удар обычным своим восклицанием «Блямс!».

Когда все было кончено, друзья подошли к догорающему костру и огляделись. Поляна вокруг них была густо усеяна телами мертвых и издыхающих тварей. В центре лежал сам крысиный король. Его могучие задние лапы конвульсивно подергивались. Блямс осторожно потыкал его носком ботинка.

— Сдох, сючье величество, — констатировал он.

— Так, говоришь, этой ночью не сунутся? — уточнил Дед с сарказмом в голосе.

— Оплошал малость, — вздохнул парень и болезненно крякнул, снимая располосованную пасючьими когтями рубаху.

— Ой, ты же весь в крови! — ахнула девушка. — Я перевяжу.

— Я и сам могу, — смутился Блямс.

— Перевяжи, перевяжи, — одобрил старик. — И на-ка вот, — добавил он, извлекая из недр безразмерного плаща флягу, — промой этим раны-то. Жалко, конечно. Ведь это, доложу вам, настоящее виски. Но иначе наверняка пойдет нагноение.

Ника умело приступила к обработке ран. Блямс лишь шипел, когда она обильно поливала его виски, но терпел. Особенно пострадали предплечья, которые пришлось забинтовать целиком. Но и на животе крысиный король оставил в память о себе восемь глубоких царапин, две из которых были скорее не царапинами, а резаными ранами.

— У вас найдутся нитки с иголкой? — спросила девушка.

— Это еще к чему? — обеспокоенно дернулся парень. — На мне и так все заживает.

— Найдутся и нитки и иголка, — кивнул Дед, довольно улыбаясь в усы; на друга же строго цыкнул: — А ты лежи, не рыпайся! Ника в этом деле больше твоего понимает, сразу видно.

Молодец, девочка! Что б мы без тебя делали? Теперь мы не только вооружены надлежащим образом, но и медицинской помощью обеспечены. Натуральное воинское подразделение! Как в старые добрые времена, у генерала Уилли.

На бинты пришлось употребить нижнюю часть рубахи Блямса; поэтому, когда он с помощью Ники надел ее снова, она едва прикрыла ему грудь.

Но вот с перевязкой было покончено, и Дед решительно поднялся.

— Утра дожидаться не станем, — заявил он, — уйдем сейчас.

— Чего так спешить? — попробовал возразить Блямс, успевший с молчаливого попустительства Ники незаметно хлебнуть из фляжки. — Передохнем еще чуток, запурхался я чтой-то. Теперь-то, без своего короля, сюки уж точно…

— Опять за свое? — насупил лохматые брови старик. — Снова «не сунутся»? Пойми, мой легкомысленный друг, тут их земля, и нашего присутствия они по-любому терпеть не станут. Мы для них теперь не столько добыча, сколько захватчики. А захватчиков надлежит уничтожать… Короче, не о чем говорить, уходим!

Блямс послушно встал, Ника тоже — она давно поняла, кто здесь главный, поэтому даже не пыталась спорить.

Мили полторы на юг маленький отряд двигался через все те же заросли колючего чертополоха и ядовитого борщевика, но постепенно их сменили черная полынь и пижма; идти сделалось полегче. Да и воздух перестал быть таким тяжелым. Горьковатый полынный дух приятно освежал тело и успокаивал душу.

Но Блямс, замыкавший шествие, то и дело останавливался и тревожно прислушивался. Наконец он не выдержал:

— Слышь, Дед, а сюки-то не отстают, так от самого оврага за нами и шуруют. И, кажись, много… Чё им надо-то, чё хотят?

— А я что тебе говорил? — напустился на него старик. — Смерти они нашей хотят, вот чего.

— Дык, шмальнул бы для острастки, — предложил парень.

— Щас! — рассердился Дед. — Семнадцать патронов осталось, а я буду по кустам палить.

Тем не менее он все-таки вытащил из-под полы «Ремингтон» и держал его теперь наготове, положив стволом на сгиб левой руки.

Через некоторое время Блямс снова обеспокоенно остановился.

— Слышь-ка, Дед, неладно что-то.

— Ну что опять?

— Раньше сюки сзади нас шебаршились, а теперь по сторонам их писк слышен.

— С флангов обходят, — мрачно констатировал старик, — значит, жди атаки. Или засады. Теперь будь начеку.

— Ага, — отозвался парень, взвешивая в руке биту.

Растительность снова изменилась, сделавшись более низкорослой; теперь отряд шагал по бескрайнему полю, поросшему ползучим пыреем, чередой и дурманом; кое-где живописными рощицами возвышались купы крапивных зарослей.

— А, чтоб ты сгорела! — выругался Блямс, безуспешно пытаясь вытряхнуть из ботинок колючие семена череды. — И чего это трава у нас, где ни возьми, такая вредная: то жжется, то колется, а нет — так воняет, хоть нос зажимай?

— Это оттого, — отозвался Дед, — что после Долгой Зимы выжили самые неприхотливые растения — мусорные. Вот потому, когда Солнце стало светить как прежде, земля поросла всякими помойными сорняками — колючими, жгучими да ядовитыми.