целует меня.

— Ну ладно, я пошел. Спасибо за кофе. Я сразу же встаю.

— Я с тобой.

— Что?

— Жалко тебе? Все равно я не могу уснуть. Поеду с тобой. Хочу посмотреть, как буксируют машины.

Он растерялся.

— Завтра тебе в школу. Чего тут смотреть? Как тащат машину? Что ты, ребенок?

— Ну папа… Все-таки лучше, чем бродить тут по комнатам. Я не буду мешать. Мне это просто необходимо. Да и тебе будет веселее.

Он колеблется. Я прекрасно знаю — они уже давно потеряли свою власть надо мной.

— Ты хоть маме скажи…

— Она не проснется. Даже не узнает. Он пожимает плечами, сдаваясь.

— Предупреждаю тебя, мы вернемся поздно.

— Ничего.

Мы идем к тягачу. На улице ужасно холодно. Дождь. Он заводит мотор, ждет, чтобы прогрелся.

— Тебе не холодно?

— Нет…

Сначала мы спускаемся в Нижний город, въезжаем в маленький переулок в центре пустынного рынка. Сразу же различаем силуэт в странном длинном пальто. Ночной Наим. Он быстро подходит к нам, открывает дверь, залезает в кабину и чуть не вываливается обратно, когда замечает меня. Даже в темноте я вижу, как он вспыхнул, вытаращил глаза.

— Здравствуй, — говорю я.

— Здравствуй, — шепчет он. И садится рядом со мной.

Молчание. Папа мчится по пустынным улицам, мигают желтые огни светофоров. Вдруг он тихо спрашивает:

— Как дела?

— Отлично.

— Как бабушка?

— Нормально.

И мы продолжаем ехать молча, выезжаем на автостраду, папа время от времени провожает взглядом машины, несущиеся мимо нас. Мы проезжаем поворот на Атлит, папа снижает скорость. Через несколько километров замечаем красные огни: у железного барьера между полосами, завалясь на бок, лежит машина. Сердце у меня сильно забилось. Мы останавливаемся на обочине, выходим посмотреть. Гляжу — и глазам своим не верю: голубая машина. Я даже зажмурилась. Словно это я, собственной своей волей, вызвала аварию. Крыло и перед смяты. На противоположной стороне дороги стоят автомобили с приглушенными фарами.

Толпится народ.

Завидев меня и Наима, люди удивляются.

— Что это? И детей своих взял? — бросил кто-то папе, но он не ответил.

Шофер, молодой парень, похож на студента, начинает рассказывать, оправдываться, он, конечно, не совсем виноват. Около него нервно крутится немолодая женщина в брюках, глаза у нее покраснели. Она тоже имеет к этому отношение.

— Главное, что никто не пострадал, — говорит парень, — главное, что все остались целы, — снова говорит он громким голосом, обращаясь к кучке людей, сгрудившихся вокруг него, словно ждет от них поддержки, хочет, чтобы они порадовались вместе с ним.

Папа все еще молчит, ужасно хмурый, он это умеет, почти не смотрит на пострадавшую машину, а изучает дорогу, провожает взглядом проезжающие мимо машины. Что-то ищет.

Потом принимается за работу. Влезает в кабину тягача, проезжает еще несколько сотен метров, пока не обнаруживает пролом в барьере, и разворачивается на другую сторону. Наим снимает свое пальто, вытаскивает треугольники, мигающий фонарь, ставит их на дорогу, папа начинает давать указания, Наим вытаскивает инструменты, медленно высвобождает трос. Парень смотрит с беспокойством, кучка собравшихся с азартом наблюдает за нами. Честное слово, можно продавать билеты на это представление. То и дело кто-нибудь дает совет.

Я стою рядом с женщиной.

— Чья это машина?

— Моя.

— Ваша? А это ваш сын?

Она смотрит на меня враждебно.

— С чего ты взяла?

— Так… мне показалось… Откуда вы едете?

— Почему ты спрашиваешь?

— Так.

— Из Тель-Авива.

Она отвечает коротко и сухо, чувствует себя неловко.

— Были в театре?

— Нет.

— Так что вы там делали?

— Были на митинге протеста.

— Против чего?

— Против всей этой лжи.

— Кто обманул вас?

Она смотрит на меня, не понимает — смеюсь я над ней или просто дура.

— С чего это девчонка в твоем возрасте болтается тут по ночам? Ты не учишься, что ли?

— Я перескочила через класс, — отвечаю я кротко, — и могу позволить себе немного поболтаться.

Она совсем сбита с толку, отходит от меня и пробирается поближе, посмотреть, как папа вытаскивает машину, я тоже подхожу. Ужасно интересно. Наим копошится на дороге, а папа потихоньку отпускает трос и показывает, как надо привязать его, потом начинает поднимать машину. Осколки стекла падают на дорогу, свисают куски железа. Весело.

Парень закрывает лицо.

— Серьезный удар, — говорю я женщине. Она сердито косится на меня.

Папа залезает в тягач, трогает, оттаскивает машину от барьера к обочине. Наим собирает инструменты, складывает треугольники, берет мигающий фонарь, вешает на заднюю часть буксируемой машины. Работает ловко и бесшумно. Папа вытирает свои покрытые копотью руки, лицо в поту, на брюках дыра. Давно я не видела, чтобы он дышал так тяжело. Он просит меня взять бумагу и записать данные. Спрашивает, куда доставить машину.

Женщина просит посоветовать.

— Я могу переправить ее в свой гараж.

— Сколько будет стоить ремонт?

— Надо посмотреть, так сразу не скажешь. А пока надо заплатить за доставку.

— Сколько?

Папа посылает меня за прейскурантом, который дали ему в фирме, я наклоняюсь над ним, освещая фонарем. Надо подсчитать, стоимость зависит от расстояния и величины пострадавшей машины. В конце концов я справляюсь с этой задачей.

— Сто пятьдесят лир, — кричу я радостно. Папа проверяет и подтверждает.

Парень начинает спорить, папа слушает его и жует бороду, а я злюсь.

— Так тут написано, чего же вы хотите?

— Замолчи, девочка, — цедит женщина сквозь зубы.