бархатно-чёрный полоз спустился откуда-то сверху и верёвкой шмякнулся у моих ног. Я забыл про мёд и попятился к выходу из этого небывалого зоопарка.

   -- Хх-то, хх-то ты такой?! -- раздалось у меня над ухом. - Браконьерр? Ххто-о, ххто ты тта-кой... брра-кконь-ерр?!

   Я растерянно поднял голову и увидел на шкафу обыкновенного скворца. Захлопав крыльями, тот гаркнул ещё громче:

   -- Гово-ррии! Гово-рри-и! Хо-рро-ший... Карр-луша! Ххто ты та-ккой? Брра-коньерр! Карр-луша!

   Я сбил щелчком мохнатую гусеницу с плеча. Отмахнулся от шмеля, солидно загудевшего перед глазами, и выскочил за дверь, забыв о рогатом стороже. Козёл напомнил о себе, крепко поддав сзади. В конце улицы хозяин диковинной избы догнал меня, добродушно протянул литровую банку мёда.

   -- Держи, студент несчастный! Компенсация от Кузьки за порванные штаны. В следующий раз, когда придёшь, колоти по пустому ведру, что на заборе у калитки висит.

   И он убежал, шлёпая босыми пятками по пыльной дороге. Молодая женщина, проходя мимо, с улыбкой посмотрела ему вслед, спросила:

   -- Почём мёд брали?

   -- Даром достался... Если не считать хорошего трепака от Кузьки! Кто этот странный человек, у которого меня чуть муравьи не съели?

   -- А вы не знаете?! Чудак наш листвянский. Лёха Задиранник!

   А то, говорят, был такой случай:

   Пошёл Лёха на медвежью охоту и взял с собой молодого охотника. Наказал ему: 'Смотри, без моего сигнала не стреляй!'. Нашли берлогу и давай шурудить в ней жердиной. Затрещал бурелом, вымахнул из- под него медведь, с рёвом бросился на охотников. Молодой не растерялся, выстрелом в упор завалил зверя. Напустился на него сгоряча Лёха:

   -- Чего стрелял, студент несчастный? Всю охоту испортил! Пусть бы медведь за нами до деревни бежал. Тащи теперь мясо и шкуру на себе!

   Однажды в гости к Лёхе приехали городские охотники. Повёл он их на тетеревинный ток, где загодя кирзовые сапоги на берёзе развесил. Косачи и впрямь расселись рядом с сапогами, но улетели, как только охотники приблизились.

   -- Надо обойти кругом и пугнуть этих несчастных студентов. Они наверняка вернутся на берёзу. А я в станчике с ружьём спрячусь. Наложу под берёзой целую кучу этих студентов несчастных.

   Городские в гостях. Им выбирать не приходится. В загон, так в загон. Пошли нехотя. Успокаивают себя: 'Он местный. Поди лучше нашего знает, как здесь охотятся'. Большой круг сделали, подкрадываясь к тетеревам. Стая сорвалась и перелетела на прежнее место. Обрадовались городские. Ну, думают, сейчас Лёха каждому из них по краснобровому красавцу шлёпнет. Но не слышно выстрелов. Висят косачи на дереве, словно чёрные груши, вниз посматривают, серёжки склевывают. Поклевали вволю и улетели. Вернулись охотники к шалашу и видят: сидит Лёха, фотоаппаратом щёлкает. Мелкашка в стороне стоит не заряженная.

   -- Чего не стрелял? -- спрашивают.

   -- Красиво сидели! Не утерпел, заснял на память.

   Обиделись охотники, ушли ни с чем. Дома Лёха плёнку проявил, а на ней одни хвосты веером распущены. Снимал-то снизу!

   Были ещё всякие случаи с этим незлобивым шутником, давно променявшим семейные дрязги на вольную таёжную жизнь. Листвянцы помнят, как Лёха трижды тонул. Один раз - это было ранней зимой - тонкий ледок покрыл озеро, на середине которого примёрз чирок. Леха надел лыжи и пошел к утке, подобрал утку и положил за пазуху. Лёд проломился под ним, и Леха едва выбрался. Чирок благополучно перезимовал, и с наступлением тепла спаситель вынес его на берег широко разлившейся Уссури и подбросил вверх. И про него потом говорили: 'Чудак-человек! Чуть не утонул из-за какой-то утки'. А второй раз, осенью, Лёха переправлял через Уссури таёжные припасы для пасеки. В лодке лежали пчеловодческие инструменты, радиоприёмник, рюкзак с продуктами, спальный мешок. На дне лодки поблескивала бутыль с мутно-зелёной жидкостью. Бутыль с нетерпением ждали на пасеке Лёхины товарищи -- Иван Горовец и Ермолай Лабецкий. На середине реки ветхая посудина дала течь и начала тонуть. Выхватил Лёха из лодки бутыль и поплыл к берегу. Над этой историей в Листвянке долго смеялись. 'Надо же! -- говорили. -- Из последних сил выбивался, а бутыль с самогоном не бросил. Чудак!' В третий раз Задиранник тонул, добираясь во время наводнения к островку. После проливных затяжных дождей Уссури затопила окрестности, и там, где песчаный взгорок зеленел ивняком, осталась узкая полоска суши. На ней сбились в кучу лисята и зайцы, окружённые всё прибывающей водой. Смеркалось, ветер крепчал. Иван и Ермолай отговаривали Лёху от рискованной попытки спасти животных. Но Задиранник упрямо оттолкнулся веслом от берега. Охотники видели, как на быстрине опрокинулась утлая лодчонка. Темнота скоро поглотила чернеющий островок, и ничего, кроме шума разбушевавшейся реки, не было слышно. Уссури клокотала, выбрасывала на мелководье вывороченные с корнями деревья, взбивала на отмелях шапки грязной, рыжей пены. Стожки сена, разбитые строения, ветки и брёвна плыли по ней. Где-то среди этого бурлящего хаоса бултыхался Лёха. Иван и Ермолай прождали тревожную ночь, суматошно бегая с криками по раскисшей низине, но никто не отзывался. Удручённо качая головами, приятели вернулись на пасеку, распечатали поллитровку. Они ещё не успели выпить за упокой души чудаковатого товарища, когда в проёме шаткой двери нарисовался 'утопленник'. Как оказалось, настырный Лёха всё же добрался до островка, вытащил на него лодку, вылил воду и усадил в неё зверюшек. Стремнина подхватила лодку, увлекла далеко вниз по реке. И всё бы ничего. Но вернулся пчеловод с тяжёлым безменом, заодно прихваченным в Листвянке. Не обращая внимания на Ивана и Ермолая, раскрывших от удивления рты, Лёха молча подвесил железяку к потолку, подцепил на крюк недотёсанный чурбак.

   -- Ни фига себе, -- задумчиво проговорил Лёха, двигая гирьку - целых девять кило триста...

   На немой вопрос охотников весело пояснил:

   -- Когда ремонтировали крышу, этот чурбак свалился сверху и здорово треснул меня по башке. Я всё думал, сколько в нём весу. А теперь пусть в печке горит... Студент несчастный! -- И смеясь, швырнул чурбак на кучу дров.

   -- Чудак он и есть чудак, -- буркнул Ермолай, подставляя кружку. Они выпили, очень довольные, что всё кончилось благополучно. Безмен Лёха повесил на вбитый в прокопчённую стену гвоздь. И позже эти ручные весы сгодились для взвешивания мешков с кедровыми орехами.

   В Листвянке издали приметна красная черепичная крыша бревенчатого дома, украшенного резными наличниками. Это усадьба районного охотинспектора Глухова. О нём здесь ходят настоящие легенды. Рассказывают, что бывший свой дровяной сарай превратил Глухов в ангар, где мастерит мини- вертолёт. Или, как он его называет, автожир. До сих пор ещё никто не видел, чтобы охотинспектор взлетел на нём над тайгой, которую намеревается обозревать с высоты птичьего полёта. Однако, очевидцы глуховского 'творения' утверждают, что аппарат вполне готов. Не хватает самой малости для взлёта. Каких-то там пустяшных винтиков. И тогда конец придёт браконьерам. Не укрыться им от зоркого глаза Глухова, вознесшегося над вверенными ему для охраны охотугодьями. Говорят, в молодости был Глухов парашютистом-пожарным. Прыгнул на горящий лес, да неудачно: зацепился куполом за вершину охваченного огнём кедра. Смолистая кора уже полыхала под ним вовсю, когда Глухов обрезал стропы, упал на дымящиеся заросли барбариса. Колючки острыми иглами вонзились в него, зато цел остался. А ещё будто бы нашёл Глухов в таёжном ключе самородок золота, размером и формой похожий на сидящую белку. И эту золотую белку якобы отнёс Глухов в городской музей разных там минералов. А кто не верит, пусть съездит туда и посмотрит. На охоте разъярённый медведь хватанул его когтистой лапой по спине. Спас Глухова рюкзак, разодранный косолапым в клочья. Некоторые листвянцы якобы видели, как Глухов на