Алекс покачал головой. 'Мне жаль, Генри.'

Тот снова пожал плечами:

- Это часть работы.

- Если бы я только мог остановить ее…

Генри одной рукой придержал дверь:

- Ты не можешь, Алекс. Не терзай себя этим. Это не твоя вина; она больна.

Пол холла, покрытый сероватым линолеумом, был испещрён темно-серыми завитками и зелеными пятнами, которые предположительно должны были добавить чуть-чуть интереса. Это было самое ужасное из всего, что Алекс мог представить. Свет с террасы отражался от волнистого пола, придавая ему почти жидкий вид. Комнаты одинакового размера с каждой стороны имели лакированную дубовую дверь с посеребренными металлическими ручками. Замков не было. Каждая комната была кому-то домом.

Плач,доносящийся из темных комнат, отзывался эхом в коридоре. Злые голоса и крики были здесь привычны - диспуты со своими фантазиями являлись проклятием некоторых больных.

Душевые в конце ванной комнаты были закрыты, те самые, что проходили вдоль нескольких комнат, в которых запирали особо буйных пациентов, когда те становились опасными. Изоляция больного в такой комнате должна была подтолкнуть его к общению и адекватному поведению

Терраса с её застекленной крышей казалась ярким лучом солнца в этой мрачной тюрьме. Лакированные дубовые столики были аккуратно расставлены по комнате. Они были прикручены к полу. Хлипкие пластиковые стулья - нет.

Алекс сразу же заметил свою мать, сидевшую на кушетке напротив дальней стены. Она смотрела на то, как он подходит, и не узнавала его. Очень редко она понимала, кто он такой, и он мог наверняка определить по ее взгляду, что в этот раз она его не узнала. Это было очень тяжело для Алекса - осознавать, что обычно она не имеет никакого представления, кто он такой.

Телевизор, прикрученный высоко на стене, показывал Колесо Фортуны. Веселье и смех с экрана телевизора ударяли поразительной противоположностью этой темной комнате отдыха. Несколько пациентов смеялись вместе со зрителями, не понимая над чем смеются. Они лишь знали, что смех был обязательным, и смеялись до упаду из чувства общественного долга. Алекс понял, что лучше уж смеяться, чем плакать. Между смешками некоторые из молоденьких женщин пристально наблюдали за ним.

Привет мам! - сказал он своим солнечным голосом когда подошёл.

Она носила бледные зеленые пижамные штаны и простой топ с цветастым рисунком. Выглядело это довольно непривлекательно. Ее волосы были длиннее, чем у других пациенток. У большинству женщин волосы были короткими и вьющимися. Мать Алекса была как будто защищена своими волосами песчаного цвета, рассыпавшимися по плечам. Ее начинали сводить судороги, если мед-сестры пытались ее подстричь. Работники лечебницы и не подозревали, что это было что-то вроде войны. Иногда они снова пытались остричь ее локоны, думая, что она позабыла об этой своей единственной ценности. Но она не забывала. Алекс был рад, чо есть в этом мире хоть что-то, значимое для нее.

Он присел на диван рядом с ней.

- Ну, как ты?

Минуту она смотрела на него .

- Хорошо.

По ее тону Алекс понял, что она не имеет никакого представления о том, кто он.

- Я был здесь на прошлой неделе. Помнишь?

Она кивнула, смотря на него.Алекс не был уверен, что она поняла вопрос.Она часто говорила, то что не соответствует действительности. Она говорила, что её посетила сестра. У неё не было сестры. Она могла сказать, что ходила по магазинам. Ей никогда не разрешали покидать пределы девятого этажа.

Он провел ладонью по ее голове:

- Твои волосы выглядят сегодня чудесно.

Я причёсываю их каждый день.

Тучный мужчина, обычно одевающий блестящие черные туфли, которые скрипели, вкатил тележку в комнату отдыха. 'Время перекусить, дамы.'

Наверху тележки виднелось несколько дюжин пластиковых чашек, наполовину заполненных апельсиновым соком, или чем-то, что напоминало апельсиновый сок. На полках тележки лежали сандвичи с вареной колбасой и салатом на белом хлебе. В конце концов, Алекс прикинулся, что это могла быть вареная колбаса. Обычно это она и была.

Как насчет сендвича, мам? Ты выглядишь немного истощенной.

Ты ела?'

Без возражений она поднялась, чтобы взять сандвич и стакан сока у мужчины с тележкой, когда он проезжал рядом. 'Держи, Хэлен', - сказал мужчина, протягивая ее пластиковую чашку апельсинового сока и сандвич.

Алекс последовал за ней, когда она переместилась к столу в далеком углу, далеко от остальных пациентов.

'Они всегда хотят разговаривать', сказала она и посмотрела на женщин, сосредоточевшихся в другой стороне комнаты, где можно было смотреть телевизор. Большинство людей там разговаривали с экранными людьми. Его мать, по крайней мере, никогда этим не занималась.

Алекс скрестил руки на столе. 'Итак, что нового?'

Его мать определенное время пережёвывала кусок. Не глядя она проглотила, и сказала себе под нос:“я не видела ни одного из них некоторое время.”

- Правда? - спросил он, подыгрывая. - Чего же они хотели?

Было трудно разговаривать, когда он не знал, что она имеет в виду половину этого времени.

'То, что они всегда хотят. Ворота '.

'Какие ворота?' Он не мог понять о чем она думает

Она неожиданно огляделась вокруг.

- Что ты здесь делаешь?

Алекс пожал плечами.

- Это мой день рождения, мама. Я хочу провести его с тобой.

- Ты не должен проводить свой день рождения в этом месте, Алекс.

Дыхание Алекса остановилось на мгновение. Он мог пересчитать по пальцам одной руки, времена, когда она называла его по имени, кроме тех случаев, когда он сам напоминал ей.

'Это мой день рождения. Это то, что я хочу делать, мама, тихо сказал он.

Ее ум, казалось, дрейфовал далеко от реальности.“Они смотрят на меня через стены,” сказала она бесчувственным тоном. Ее глаза стали безумными. “Они смотрят на меня!” она пронзительно зкричала. “Почему они не прекратят наблюдать за мной!”

Несколько людей на другой стороне комнаты оглянулись на крик женщины. Большинство не обратили внимания. Крик в учреждение не был необычным явлением и, как правило, рассмотривался с безразличием. Санитар с телегой оглянулся, оценивая ситуацию. Алекс положил руку ей на плечо.

- Всё хорошо, мама. Никто не наблюдает за тобой сейчас.

Она мельком взглянула вокруг на стены пока, наконец, не успокоилась. В следующий момент, она вернулась к своему бутерброду, как будто ничего не случилось.

После того как она сделала глоток апельсинового сока, она спросила: 'Что за день рождения?' Она поднесла бутерброд ко рту.

Моё двадцатисемилетие.

Она застыла.

Она вытащила бутерброт из своего рта и осторожно поставила его на бумажную тарелку.Она посмотрела вокруг, затем схватила Алекса за рукав его рубашки.

- Я хочу пойти в свою комнату.

Алекс был немного озадачен ее поведением, что часто происходило, но он пошел вперед .'Всё хорошо, Мама. Мы можем сесть там. Это будет хорошо, только мы двое.'

Она держала его руку в тугой хватке, когда они шли обратно вниз по угнетающему залу. Алекс шел. Она волочила ногами. Она не была старухой, но ее дух всегда казался сломленным.