— Наверно, прочел в газете.

— Мы ни разу не упомянули об убийстве в газете. Роу устало подпер рукой подбородок. В голове у него

снова зашевелился тяжелый сгусток ассоциаций.

— Может быть… — Пугающее воспоминание зародилось, оформилось, исчезло: — Не знаю.

Ему показалось, будто полицейский стал разговаривать с ним чуточку приветливей.

— Расскажите нам, что вы помните. В любом порядке.

— Да уж порядка не ждите. Сначала о Пуле. Он помощник доктора Форестера в «лазарете», куда отправляют буйных, только я не думаю, что все они в самом деле буйные. Я знаю, что встречал его раньше, до того как у меня пропала память. Я припоминаю маленькую убогую комнату с картиной Неаполитанской бухты. Видимо, я там жил — почему, не знаю. Странно, что выбрал такое жилье. Ко мне возвращаются больше чувства и ощущения, чем факты…

— Неважно, — сказал полицейский.

— Будто вспоминаешь сон, большая часть которого забылась. Я помню чувство ноющей тоски и… страха, и еще ощущение опасности, какой-то странный привкус.

— Вкус чего?

— Мы пили чай. Он просил, чтобы я ему что-то отдал.

— Что?

— Не могу вспомнить. Помню только какую-то чепуху. Кекс.

— Кекс?

— Он был из настоящих яиц. А потом что-то случилось… — Роу почувствовал страшную усталость. Взошло солнце. Люди отправлялись на работу. Если бы он знал, в чем была его работа.

— Хотите чаю?

— Да. Я немножко устал.

— Раздобудьте ему чаю, Бивис, и печенье… или кекс.

Он не стал ничего больше спрашивать, пока не вернулся Бивис, но, когда Роу протянул руку, чтобы взять кусок кекса, толстяк заметил:

— Боюсь, в этом нет настоящих яиц. Вам, наверно, испекли кекс дома? Купить его вы не могли.

Роу, не задумываясь, ответил:

— Да я же его не покупал, я его выиграл… — он осекся. — Какая чушь! Я сказал, не подумав. — Чай его подкрепил, — Тут у вас неплохо обходятся с убийцами,

— А вы постарайтесь побольше вспомнить.

— Я помню: много людей сидят кружком в комнате, потом свет гаснет… А я боюсь, что кто-то подкрадется ко мне сзади, ударит ножом или задушит. И чей-то голос… не помню ни единого слова. А потом лампы зажглись, и какой-то человек лежит мертвый. Наверное, это то, что, по-вашему, сделал я. Но я не верю, что это правда.

— А вы могли бы вспомнить лицо убитого?

— Думаю, что да.

— Дайте дело, Бивис.

В маленькой комнате становилось жарко. На лбу полицейского бисером выступил пота маленькие светлые усики стали влажными.

— Если хотите, — предложил он Роу, — можете снять пиджак. — Он снял свой и остался в жемчужно-серой рубашке с серебряными ободками, подтягивавшими манжеты.

Бивис принес и положил на стол бумажную папку.

— Посмотрите эти снимки, там вложены и отдельные фотографии, может, среди них вы найдете убитого.

Полицейская фотография — как карточка на паспорте: одухотворенность, которая скрашивает грубые, пошлые черты, не может быть поймана дешевым объективом. Очертания — форма носа и рта — ваши, и все же вы протестуете: это не я.

Роу машинально листал страницы. Он не мог поверить, что жизнь его текла среди таких людей. Только раз он на миг усомнился, что-то шевельнулось в его памяти при виде неподшитой фотографии человека с зализанной прядью на лбу, карандашом на зажиме слева и бегающими глазками в сетке морщин — глаза прятались от слишком яркой лампы фотографа.

— Знаете его? — спросил полицейский.

— Нет. Откуда? Кто он, лавочник? На секунду лицо показалось знакомым, но нет, я его не знаю.

Он стал листать дальше. Подняв как-то глаза, Роу увидел, что полицейский снова вытащил руку, — он явно потерял интерес к происходящему. Фотографий в папке осталось совсем немного, и вдруг Роу увидел то самое лицо: широкий лоб, темный костюм делового человека, а за ним, теснясь в памяти, из подсознания вырвалось множество других лиц.

— Вот! — сказал он и откинулся на спинку стула, чувствуя, что все вокруг завертелось и его мутит.

— Ерунда! — сказал полицейский. Сердитый голос едва достигал его слуха. — Вы меня чуть не обманули… отличный актер… нечего больше терять время…

— Они это сделали моим ножом.

— Бросьте кривляться. Этого человека никто не убивал. Он так же здравствует, как и вы.

— Он жив?

— Конечно, жив. Не понимаю, почему вам надо было выбрать именно его.

— Но в таком случае я не убийца! — Всю его усталость как рукой сняло, он стал замечать ясный день за окном. — А он был серьезно ранен?

— Вы действительно думали?.. — недоверчиво протянул полицейский. Бивис бросил записывать. — Не понимаю, о чем вы. Где это случилось? Когда? Что, по-вашему, вы видели?

Роу смотрел на фотографию, и все прошло перед ним, как калейдоскоп ярких картин. Он объяснил:

— Замечательная миссис… миссис Беллэйрс. Это было у нее дома. Спиритический сеанс. — Вдруг он увидел красивую руку в крови. — Позвольте. Но там был доктор Форестер! Это он объявил, что тот человек мертв. Они послали за полицией!

— Тот самый доктор Форестер?

— Тот самый.

— И они разрешили вам уйти?

— Нет, я сбежал.

— Вам кто-нибудь помог?

— Да.

— Кто?

Прошлое наплывало волной; словно теперь, когда ему нечего было бояться, открылись все шлюзы. Ему помог брат Анны. Роу видел его оживленное молодое лицо и чувствовал удар, который нанес ему кулаком. Но он его не выдаст.

— Этого я не помню. Маленький толстяк вздохнул.

— Это все не по нашей части, Бивис, — сказал он. — Давайте-ка лучше сведем его в «59». — Он позвонил по телефону какому-то Прентису. — Мы всегда помогаем вам, — пожаловался толстяк, — но часто ли вы помогаете нам?

Потом они провели Роу через большой двор; по набережной дребезжали трамваи, и голубиный помет придавал наваленным вокруг мешкам с песком деревенский вид. Роу ничуть не беспокоился, что