Дом миссис Беллэйрс мог похвастаться своеобразием: это был старый дом на склоне Кэмпден- хилла, который не гонялся за модой и гордо высился в глубине маленького палисадника, заросшего сухой травой между вывесками «Сдается внаем». К тощей колючей живой изгороди прислонилась статуя, она была такая потрескавшаяся и серая от недосмотра, что напоминала большой обломок пемзы. Когда вы нажимали звонок под маленьким портиком, казалось, что его треньканье спугнет обитателей дома и все, что там есть живого, собьется в кучу где-то в дальних коридорах.

Поэтому белоснежный передник и белоснежные нарукавники отворившей дверь горничной были для Роу неожиданностью. Она следила за своей внешностью, чего нельзя было сказать о доме, хотя по годам они выглядели ровесниками. Лицо ее было напудрено тальком, покрыто морщинами и сурово, как лицо монашки. Хильфе спросил:

— Миссис Беллэйрс дома?

Старая горничная смотрела на них с проницательностью, которой учит жизнь в монастыре:

— А вы договорились заранее?

— Да нет, — сказал Хильфе. — Мы просто хотим ее повидать. Я приятель каноника Топлинга.

— Видите ли, — пояснила горничная, — сегодня у нее вечер.

— Да?

— И если вы не входите в их компанию…

По дорожке приближался пожилой человек с очень благородной внешностью и густой седой шевелюрой.

— Добрый вечер, сэр, — встретила его горничная. — Прошу вас, пройдите. — Он был явно из «их компании», потому что она впустила его в комнату направо, и Роу с Хильфе слушали, как она доложила: — Доктор Форестер. — Потом она вернулась охранять вход. Хильфе предложил:

— Если вы сообщите миссис Беллэйрс, кто ее спрашивает, может, нас и примут в компанию. Моя фамилия Хильфе, я друг каноника Топлинга.

— Я, конечно, спрошу… — неуверенно пообещала горничная.

Но все кончилось благополучно. Миссис Беллэйрс самолично выплыла в тесную, захламленную переднюю. На ней было платье из переливчатого шелка либерти и тюрбан. Она простерла к ним руки в знак приветствия:

— Друзья каноника Топлинга… — сказала она.

— Моя фамилия Хильфе. Из общества Помощи матерям свободных наций. А это мистер Роу.

Роу следил, не покажет ли она как-нибудь, что узнала его, но ничего не заметил. Ее большое белое лицо, казалось, было обращено в потусторонние миры.

— Если вы хотите вступить в нашу компанию, — начала она, — мы всегда рады новичкам. При условии, что у вас нет никакой предубежденности.

— Ничуть! Что вы! — воскликнул Хильфе,

Она проплыла, как статуя на носу корабля, в гостиную с оранжевыми занавесками и синими диванными подушками по моде двадцатых годов. Черные колпаки на лампах для светомаскировки придавали комнате сходство с полутемным восточным кафе. Пепельницы и маленькие столики свидетельствовали о том, что часть медных изделий Бенареса попала на благотворительный базар из дома миссис Беллэйрс.

В комнате находилось человек шесть; один из них — высокий, плотный, черноволосый — сразу привлек внимание Роу. Сначала он не понимал, в чем дело, потом сообразил, что человек выделялся своей обыденностью,

— Мистер Кост, — представила его миссис Беллэйрс, — а это мистер…

— Роу, — подсказал Хильфе, и гости были церемонно представлены друг другу.

Роу не мог понять, как он очутился в обществе доктора Форестера с его благородной внешностью и безвольным ртом, мисс Пэнтил — темноволосой женщины неопределенного возраста с черными бусами и голодным взглядом, мистера Ньюи (мистера Фредерика Ньюи, с гордостью подчеркнула миссис Беллэйрс), чьи босые ноги были обуты в сандалии, а голова покрыта копной седых волос, мистера Мода — близорукого юноши, ни на шаг не отступавшего от мистера Ньюи и преданно кормившего его тонкими ломтиками хлеба с маслом, и Кольера, явно принадлежавшего к другому классу и втершегося сюда не без труда. С ним обращались покровительственно, но тем не менее им восхищались. Он принес с собой дыхание большого мира, и все смотрели на него с интересом. Он успел побывать и официантом, и бродягой, и кочегаром, а потом (все это миссис Беллэйрс шепотом сообщила Роу) написал книгу замечательных стихов — грубоватых, но в высшей степени одухотворенных.

— Он пользуется словами, каких никогда не употребляют в поэзии, — рассказывала миссис Беллэйрс. Между ним и мистером Ньюи шла какая-то вражда.

Со всем этим обществом Роу познакомился за очень жидким китайским чаем, которым гостей обносила суровая горничная.

— А чем занимаетесь вы, мистер Роу? — спросила миссис Беллэйрс.

— Да я… — сказал Роу, разглядывая ее поверх края чайной чашки и размышляя, что же тут собралось за общество, и никак не представляя хозяйку в роли преступницы, — я просто сижу и думаю.

Ответ был не только правдив, но и весьма уместен. Миссис Беллэйрс обрадовалась:

— Я буду звать вас «наш философ». У нас есть свой поэт, свой критик…

— А кто такой мистер Кост?

— Он из делового мира. Персона в Сити. Я зову его нашим человеком— загадкой. Мне иногда даже кажется, что от него идут враждебные флюиды.

— А мисс Пэнтил?

— У нее поразительная способность изображать на холсте внутренний мир. Она его видит через цветовые пятна, круги, а иногда и овалы, их ритмические чередования…

Нет, поверить, что миссис Беллэйрс как-то связана с преступным миром, было просто нелепо, — и она сама, и

кто-нибудь из ее компании. Если бы не Хильфе, Роу придумал бы подходящий предлог и откланялся. Все эти люди, что бы ни говорил Хильфе, не принадлежали к его миру, миру мертвецов. Он рассеянно спросил:

— Вы собираетесь каждую неделю?

— По средам. Конечно, времени у нас очень мало из-за воздушных налетов. Жена мистера Ньюи настаивает, чтобы он возвращался к себе в Уэлвин до бомбежек. Поэтому, видно, у нас ничего не получается. Их ведь не поторопишь, понимаете? —она улыбнулась. — Нам трудно что-либо пообещать новичку. — Роу не понял, о чем идет речь. Хильфе куда-то скрылся с Костом. Миссис Беллэйрс сказала: — Ох уж эти заговорщики! Мистер Кост вечно выдумает какой-нибудь новый опыт!

Роу попытался задать наводящий вопрос:

— И у вас часто ничего не выходит?

— Да, хоть плачь. Хорошо, что в ту минуту этого не понимаешь. Но зато иногда бывают и удачи — вы просто поразитесь, что у нас иногда получается.

В соседней комнате зазвонил телефон.

— Что за безобразие! Кто бы это мог быть? — удивилась миссис Беллэйрс. — Все мои друзья знают, что по средам мне нельзя звонить.

Вошла старая горничная. Она недовольно объявила:

— Спрашивают мистера Роу.

— Не понимаю… — удивился он. — Никто же не знает…