Он все стоял не садясь. Я обошла кругом него, как будто он был статуей.

– Я хочу, чтобы ты жил здесь, со мной! – сказала я.

– Да, согласен, – отвечал он. И в его покорном голосе мое чуткое ухо уловило странный оттенок издевки.

– Я хочу заплатить тебе хорошую плату за то, что ты под берешь и приобретешь картины для моего дома. Я хочу иметь несколько твоих картин, и за это будет отдельная плата, а также одну или две картины Каравака. Деньгами распоряжайся по своему усмотрению.

– Я отдам деньги жене и сыну, – отвечал он с прежним спокойствием.

Раздражение кольнуло сердце. Что со мной? Я подозреваю в самых близких мне людях стремление унизить меня.

– Можешь не напоминать мне так старательно о своей семье, – сказала я. – Никто не отнимает у тебя твою жену и твоего сына!

Он крепко обнял меня и прошептал мне на ухо: «Не одна ты боишься унижения себя, также и я». Он вновь прочел мои мысли.

В первый раз мы оставались в настоящей спальной комнате. Затем пили шоколад, приготовленный чрезвычайно вкусно госпожой Дросте.

– Ты поедешь со мной в Ригу? – спросила я. И добавила поспешно: – Только если ты сам того хочешь!

Он улыбнулся и обещался поехать.

– Подбери себе помещение для мастерской в этом доме, – сказала я.

Он кивнул.

Мы еще говорили. Я мимоходом сказала о присяге, которую великая княгиня попросила меня подписать.

– Ты подписала? – Он приподнялся на локте, вдавив его в большую подушку.

Я отвечала, что, разумеется, подписала. Он сделался чрезвычайно серьезен и сказал, что я совершила непоправимое.

– Отчего же непоправимое?

– Оттого, что теперь ты – подданная Российской империи!

Мне показалось, я понимаю его опасения:

– Ты полагаешь, теперь возможно с большим на то основанием наказать меня, сослать на север или даже и казнить?

– С полным основанием, – отвечал он серьезно.

Я молча подалась к нему и поцеловала его в теплое человеческой живой теплотой плечо:

– Я давно знаю, что моя жизнь погублена безвозвратно, но ведь это плата за то, что я с тобой.

– Тогда моя жизнь также погублена, и я этим счастлив.

Что сказать о Риге? В городе немало красивых зданий и прекрасный кафедральный собор. Этот город – старинное гнездо немецкого рыцарства [96]. Госпожа Сигезбек, мой брат, его невеста, ее родные и гости на свадьбе совершенно покорены учтивостью и остроумием Андрея. Никаких ни о чем вопросов ко мне. Теперь я вне критики и осуждения со стороны строгих моралистов. Венчание происходило в старой церкви. Торжественные звуки органа заставили меня невольно позавидовать невесте, привлекательной и веселой девушке. Ведь свадьба – это именно то, чего у меня никогда в жизни не будет. Отец Якобины фон Дунтен владеет в Риге просторным домом, гости пировали в огромной зале, посуда была поставлена серебряная, старинная. Карлхен дурачился и уверял, будто однажды в метель, чрезвычайно сильную, занесло снегом по самый шпиль церковь, где он сейчас обвенчался со своей любезной Биной; а тогда он, спешившись в сугробе, принял этот самый шпиль за коновязь и привязал своего коня к церковному кресту. Рассказав эту замечательно правдивую историю, Карл поднялся со своего почетного места за столом и пропел в честь своей молодой жены песню собственного сочинения:

Свадебные торжества продолжились несколько дней. В большом доме судьи, отца Якобины, поместили меня и госпожу Сигезбек в двух комнатах, соединенных тесной гардеробной. Андрей поместился с одним из офицеров полка, где служит Карл. Разговаривая со своим невольным соседом, Андрей выяснил, что сюда, в Ригу, уже дошли слухи о каких-то новых перестановках действующих при дворе значительных лиц.

Карл намеревается вскоре выйти в отставку и вернуться с молодой женой на родину. Возможно, я никогда больше не увижу его. Прощаясь, мы были очень нежны друг с другом. Бина, обняв меня, сказала, что нашла во мне милую сестру.

Всю дорогу назад в Петербург я оставалась грустна, и ни госпожа Сигезбек, ни Андрей не могли развлечь меня, рассуждая о самых разных предметах, – от политики до платьев и дамских головных уборов.

Вот что происходит при дворе: граф Остерман рассказал великой княгине, что фельдмаршал, то есть ныне первый министр Миних никогда не был знаком с иностранными делами, поскольку занимался ими сам Остерман, и вследствие подобного незнакомства Миних может по незнанию вовлечь двор в такие действия, которые будут чрезвычайно вредны интересам империи. Убедив Ее высочество, Остерман также добавил, что Миних и с внутренними делами империи не знаком, ибо служил постоянно по военному ведомству. Короче, княгиня поручила управление иностранными делами Остерману, а ведение внутренних дел империи возложила на графа Головкина. Таким образом, графу Миниху, несмотря на почетное звание первого министра, остается лишь военное министерство. Миних потребовал (именно так!) восстановить его в правах, иначе он выйдет в отставку. Великая княгиня в ответ поблагодарила его за верную службу и согласилась исполнить его просьбу об отставке.

Нельзя сказать, чтобы бывший фельдмаршал (и бывший первый министр) застыл, как будто громом пораженный. Должно быть, он уже успел многое понять, когда великая княгиня предложила ему настоятельно переехать, то есть возвратиться в его дворец на противоположном берегу Невы. Как теперь могут относиться ко мне Доротея и Миних-младший, предположите сами. Впрочем, Юлия по-прежнему хороша со мной. У нее нет другого выхода, мы обе принадлежим к штату великой княгини.

По делу Бирона наряжено следствие. Он оговорил Мини ха, князя Черкасского и старшего брата сестер Менгден, президента Коммерц-коллегии. Теперь они обвинены в причастности к передаче регентства Бирону. Юлия изо всех сил заступается за свекра своей сестры. Имущество Бирона конфисковано и передано в казну. Принц отказался принять в свое ведение великолепные конюшни герцога, не желая ничего брать из имущества своего поверженного обидчика. Юлия и ее младшая сестра Бина не отличаются подобной щепетильностью и выпросили у великой княгини шитые золотым и серебряным шитьем платья герцогини.

Объявлен манифест, согласно коему все обвиняемые прощены. Миниху назначена ежегодная пенсия в пятнадцать тысяч рублей. Его сын, граф Эрнст, по-прежнему бывает постоянно при дворе. Однако Бирон и его семейство сосланы.

Я почувствовала себя действительно значимой персоной, когда великая княгиня беседовала со мной и графом Остерманом наедине в своих покоях. Граф составил для нее записку, где перечислил первоочередные задачи в управлении империей и дальние стратегические цели. Он советует принцессе реорганизовать систему управления, собирать не менее четырех раз в неделю Совет с участием высших чиновников, а также упорядочить расходные и доходные статьи бюджета. Целыми днями я вместе с Ее высочеством разбираю всевозможные жалобы и прошения о помиловании. Большую их часть великая княгиня желает удовлетворить. Она распорядилась также освободить некоего прапорщика Алексея Шубина[98], сосланного на Камчатку за участие в начале правления Анны Иоанновны в заговоре, долженствовавшем доставить престол принцессе Елизавете. Обрадуется ли эта