если б одно обстоятельство не развязало этой маленькой комедии, которую разыгрывали муж и жена. Как- то утром (это было в последних числах июля) пришла баба с больным ребенком. Доложили Александре
Константиновне. Белицына, с свойственною ей добротою, на которую нимало не действовала неблагодарность крестьян, поспешила выйти в переднюю; она заботливо осведомилась о болезни ребенка: ребенок вот уже пятый день как не ест, не пьет, жалуется на боль в глазах, чешется и кричит благим матом. Александра
Константиновна приказала раскрыть его: ребенок был красен, как рак, только что вынутый из кастрюли. В эту самую минуту Сергей Васильевич, гулявший с сигарою по зале, вошел в переднюю. Он в это утро, казалось, особенно хандрил. Взглянув на ребенка, Сергей Васильевич испустил восклицание, схватил жену за руку и быстро отодвинул ее назад.
- Помилуй, что ты делаешь! - проговорил он торопливо, - бога ради!.. у этого ребенка, кажется, скарлатин! Вспомни о Мери: болезнь эта страшно прилипчива… Ах, боже мой! бога ради, моя милая, уходи скорее! - примолвил он, выглядывая из дверей залы, где, вся в страхе, стояла жена его. - Не бойся, моя милая, это ничего, ребенок твой выздоровеет… я только боюсь, чтоб болезнь его не пристала к барышне. Бога ради уходи только и успокойся; я сию же минуту пошлю за доктором.
Quelle imprudence! - заключил он, возвращаясь к жене, которая решительно не знала, что с собою делать.
Он успокоил ее, сказал, чтоб Мери тотчас же увели наверх и не пускали на воздух, позвонил и велел, чтоб немедленно верховой скакал за доктором.
- Надо убедиться, точно ли это скарлатин, - говорил Сергей Васильевич озабоченным топом и суетливо расхаживая по всем комнатам. - Quelle imprudence!
Quelle imprudence!.. - повторял он через каждые пять минут.
Предоставляю вам судить о беспокойстве, которое овладело Белицыными, когда доктор, осмотрев больного ребенка, объявил, что у него, точно, скарлатин.
- Болезнь действительно очень прилипчива и не совсем безопасна, - сказал доктор. - Нет теперь сомнения, что дети вашей деревни переболеют; впрочем, теперь лето, и болезнь легче перенести.
- Ах, доктор, что вы!… что вы!.. это ужасно меня беспокоит, - перебил
Сергей Васильевич.
Он позвонил и сказал, чтоб тотчас же попросили к ним Луизу Карловну.
- Je viens seule, Mery a un peu mal a la tete, - сказала гувернантка, весело подпрыгивая перед доктором.
Александра Константиновна упала на стул. Сергей Васильевич всплеснул руками. Минуту спустя Белицыны, доктор и гувернантка были уже наверху и стояли перед постелью Мери.
- О, это ничего, успокойтесь, сударыня, - сказал доктор, - решительно ничего… нет даже признаков никаких, так, маленький прилив крови к голове, - примолвил он, обращаясь к Белицыной, которая сидела как растерянная.
Внезапно пухлое добродушное лицо Сергея Васильевича просияло, просияло, как словно потолок раскрылся, и черты его озарились лучом солнца.
- Доктор, - сказал он, - доктор, может ли она выдержать дальнюю дорогу?
(Тут он указал на Мери.) Ручаетесь ли вы, что она выдержит путешествие…
- Без сомнения! - сказал доктор.
- Alexandrine, мы едем, едем мгновенно! - воскликнул Сергей Васильевич и, не дожидаясь возражения, побежал вниз отдавать приказания.
Вмиг все засуетилось в доме; из дома суета перешла в лабиринт, где жили дворовые, оттуда суета перелетела в деревню. Только и слышно было кругом:
'Господа уезжают… едут господа… бары в Питер едут!'
К вечеру маленькая Мери весело уже прыгала подле гувернантки, которая водила ее по саду прощаться с любимыми местами; это обстоятельство тотчас же возвратило спокойствие Александре Константиновне, и она деятельно принялась наблюдать за укладкою. Сергей Васильевич между тем заперся в кабинете и беседовал с Герасимом, Сначала старик, ошеломленный поспешностью отъезда, заикнулся было о том, что не лучше ли Сергею Васильевичу подождать посева; он намекнул о необходимости привести к окончанию кой-какие хозяйственные постройки; но Сергей
Васильевич ужасно рассердился. Он сказал, что здоровье дочери для него дороже всего на свете, и проч. Впрочем, сердце помещика так же быстро угомонилось, как и закипело. Он обнял старика, благодарил его за хлопоты, трепал по плечу, называл воркуном и дядей и тут же сообщил ему несколько проектов касательно устройства
Марьинского, проектов, которые он намерен привести в исполнение будущее же лето; теперь и деньги ему нужны, да и времени у него нет этим заняться.
Убедившись окончательно в здоровье дочери, не сомневаясь теперь, что она без всякой опасности может пуститься в путь, Сергей Васильевич повеселел уже в такой степени, что каждый, казалось, кто подходил к нему, делался тотчас же весел.
Благодаря этой веселости самый образ мыслей помещика, самое воззрение на предметы стали яснее, радушнее и мягче. Он поручил Герасиму благодарить крестьян; сказал, что очень доволен своими Марьинскими мужичками; каждый из мужиков, который подходил к нему в этот вечер, оставался в полном удовольствии: одному
Сергей Васильевич приказывал дать ржи на посев, другого снабжал овсом - словом, выказал себя истинно благодетельным помещиком.
На другое утро, когда к парадному крыльцу поданы были дормез и сопровождавший его тарантас для повара и других людей, на красном дворе повторилась опять прощальная сцена между дворовыми и господами. Как тогда, так и теперь одно из главных действующих лиц этой сцены был опять-таки вертлявый дворовый мальчик с белыми, как лен, волосами и веснушками по красному, как огонь, лицу; как ни оттирали его в толпе, окружавшей помещиков, сколько ни получал он толчков и треухов, он все-таки протискивался вперед, и не могла Александра
Константиновна протянуть руки без того, чтоб этот мальчик не припал к ней с каким-то остервенелым азартом. Наконец Белицыны уселись в экипаж. Сергей
Васильевич послал приветный знак Герасиму, сказал: 'прощай, старик!' - и лошади тронули.
Снова перед каждой избой Марьинского показался народ (кроме, разумеется, избы Лапши; она до сих пор была не продана и стояла пустая); снова мелькнула на солнце омбрелька Александры Константиновны и соломенная шляпка Мери, которой француженка не переставала говорить: 'mais saluez donc! Mery, mais saluez donc!..', и снова Сергей Васильевич и жена его не переставали посылать поклоны, один на правую
