Нет! Эмма прикоснулась к пряжке его ремня, и к Кенту тут же вернулся рассудок. О чем он думает? Это же Эмма. Он не может… не должен прикасаться к ней. Ни под каким видом. Он не боялся трудностей, поскольку повидал их на своем веку немало. Но Эмма, несмотря на всю свою соблазнительность, была той самой трудностью, которую он должен избежать.
Если не для себя самого, то для нее.
Со стоном, вырвавшимся из той части души, о существовании которой он не подозревал, Зак оторвался от ее губ и попятился. Рубашка прилипла к его потной спине.
— Извини, — сказал он, кое-как уняв дыхание. — Я не имел права так обращаться с тобой.
— Не нужно извиняться, Зак. Мне это нравится. — Эмма подарила ему еще одну нежную улыбку и потянулась к его руке.
Зак отдернул кисть.
— Послушай, — сказал он, — я совершил ошибку. Непростительную ошибку, о которой глубоко сожалею. — Кент судорожно втянул в себя воздух. — А сейчас… ночь была трудная, так что, если ты не возражаешь, я прилягу.
Если бы только она не смотрела на него так! Эмма стояла в круге солнечного света, маленькая и совершенно несчастная.
— Спокойной ночи, — не к месту брякнул он и не оглядываясь ушел с кухни.
Сквозь сон до Эммы доносился мужской голос. Она стояла на скалистом берегу, следила за исчезавшей вдалеке лодочкой и прислушивалась к печальным звукам губной гармошки. В лодке стоял одинокий мужчина с развевавшимися по ветру темными волосами до плеч. Мужчина обернулся и поднял руку, но, когда Эмма уже готова была прыгнуть в волны и плыть следом, он резко сказал:
— Что ты собираешься делать с тем жирным пятном на потолке?
Эмма вздрогнула и открыла глаза. За окном стоял янтарный летний день. Сколько времени? На шезлонг, в который она забралась с горя, падала тень. Она посмотрела на часы. Почти шесть.
На нее, подбоченясь, смотрел Зак, облаченный в джинсовые шорты и зелено-коричневую рубашку с короткими рукавами, которую он не удосужился застегнуть.
Эмма потерла кулаками глаза и села. Наверное, он проголодался. Иначе к чему все это? Ясно, он уже успел побывать на кухне.
— Ничего я не собираюсь с ним делать, — сказала она, когда поняла, что Зак ждет ответа. — Харви велел все бросить. Как только слуги вернутся, они увидят пятно и что-нибудь придумают.
Зак опустился в кресло, положил лодыжку правой ноги на колено левой, и Эмма тут же поняла, что сморозила глупость. Кент смотрел на нее с таким видом, будто она заявила: 'Для того и существуют рабы'.
— Им платят за это, — принялась оправдываться Эмма. — И, кстати говоря, очень неплохо.
— Что вовсе не значит, будто у них нет других забот, кроме как выводить за тобой пятна. — Темные глаза Кента смотрели на нее очень неодобрительно.
— Конечно, не значит. Но я не могу дотянуться до потолка. Черт побери, Зак, я пыталась!
— А как, по-твоему, с этим управится прислуга? — Последнее слово он произнес с нажимом.
Эмма поморщилась.
— Кто-нибудь принесет лестницу. — Когда темные глаза вновь посмотрели на нее с осуждением, девушка обиженно объяснила: — На лестнице у меня кружится голова. Сама не знаю почему.
— Наверное, потому что это удобно, — подсказал Зак.
— Нет. Совсем не удобно. — Почему он думает о ней только самое плохое? Она спустила ноги на пол веранды и встала. — Должно быть, очень приятно чувствовать, что у тебя нет никаких недостатков. Ты-то, видно, никогда ничего не боялся!
Не ожидая ответа, она пошла на кухню и стала хлопать дверцами буфетов. Когда Эмме это надоело, она открыла дверцу холодильника и хлопнула ею тоже. Стеклянные банки зловеще зазвенели, и что-то свалилось с полки.
— Помогает? — раздался за спиной голос Зака.
— Что помогает?
— Хлопание. Я занимался этим в детстве. Пока не сломал замок на входной двери. И тут Мораг раз и навсегда положила конец этому безобразию.
— Это угроза?
— Нет, всего лишь наблюдение.
Эмма хлопнула дверцей духовки и уже готова была сказать Заку, что он может сделать со своими наблюдениями, когда заметила, что его нет в кухне.
Вся злость тут же куда-то исчезла, и она опустилась на ближайший стул. Потом Эмма положила руки на стол и уронила на них голову.
Все бесполезно. Зак всегда будет считать ее капризной, избалованной девчонкой, которая все делает не так. Она могла бы махнуть рукой и вернуться в Грецию… если Ари захочет иметь с ней дело. Могла бы принять тонко завуалированное предложение занудного лондонского банкира позавтракать и переспать с ним. Но какой смысл? Заку это безразлично. Просто нужно забыть его и начать жить своей жизнью. Как-то, где-то, с кем-то. Или одной.
Вдалеке прозвучал гудок теплохода, напомнив Эмме, что жалеть себя — самое бесплодное занятие на свете. Прежде чем начинать новую жизнь, нужно было кое-что доказать — и Заку, и себе самой. Она еще не знала, что именно собирается доказать, но это неважно. Если Зак думает, что она проглотит его оскорбление, то сильно ошибается. Как он смел обвинить ее в том, что она ссылается на головокружение, лишь бы не ударять палец о палец!
Он хотел, чтобы в кухне было чисто? Ладно. Она очистит потолок.
Эмма распрямила плечи и отправилась в сарай, где хранились инструменты.
К тому времени, когда Эмма снова вышла на солнечный свет, она споткнулась о газонокосилку, ржавую птичью клетку, два пластмассовых ведра и беззубые грабли. Но все же нашла то, что искала.
— Я покажу тебе, Зак Кент, — пробормотала она. — Погоди только!
Зак стоял, опершись о перила веранды, и следил за проливом. Вдруг до него донесся какой-то скрежет, словно по бетону волокли тяжелый металлический предмет. Какую чертовщину Эмма задумала на этот раз? Хлопнула дверь, шум прекратился, и Кент залюбовался анютиными глазками, обильно росшими в ящиках у перил.
Да, он нагрубил ей. Во-первых, спросил, не собирается ли она простоять на столе весь день. Когда же Эмма с готовностью упала в его объятия, он поцеловал ее, а потом заявил, что это ошибка. Да, конечно, ошибка, но совсем в другом смысле. Мало того, обвинил Эмму, что она хочет заставить мыть потолок других — тех, для кого мытье потолков является работой.
Зак положил руки на перила. Эмма всегда выводила его из себя. Она доставала его как никто другой. И дело заключалось вовсе не в том, что он завидовал ее счастливому детству или богатству родителей. Сейчас он и сам был обеспечен и твердо стоял на ногах.
Нет, его злила непоколебимая уверенность Эммы в том, что если она чего-то хочет, то непременно должна это получить. Предпочтительно сразу. Он, вышедший из совсем другой среды, не мог с этим смириться. А она была не в состоянии понять почему.
Ну что она вечно смотрит на него с таким видом, будто он украл у ребенка любимую игрушку! Правда, игрушкой в данном случае был он сам. Черт, если бы он так отчаянно не желал ее, она въелась бы ему в печенки.
Интересно, как он сможет прожить в этом доме еще несколько недель?
Зак так трахнул кулаком по перилам, что ящик с анютиными глазками чуть не вылетел из гнезда. Кент чертыхнулся и полез его поправлять.
А затем послышался грохот. И тишина. Мертвая тишина. Он подождал нового грохота, который должен был смениться криками о помощи. Но ничего не было. Только шум волн, разбившихся о скалы.
Сердито ворча, он скорее по привычке, чем из любопытства вернулся в дом и пошел выяснить, что случилось.
