короткими рукавами, едва доходившей до середины бедра. — Почему ты так думала? Я договорился с твоими родителями, что этот дом будет для меня базой, а не тюрьмой. Разве Харви не объяснил тебе?

— Я его не спрашивала, — созналась Эмма. — Но ты должен был предупредить. Ты же сообщил во вторник, что не придешь к обеду!

— Это моя ошибка, — пробормотал Зак.

Правда состояла в том, что тогда он проходил мимо кулинарии, в витрине которой были выставлены салаты. Это напомнило Заку о трапезе, которую он разделил с Эммой. Он позвонил только для того, чтобы девушка не трудилась готовить обед — все равно он не сможет его съесть. А потом Кент не вспоминал о телефоне, поскольку у него были другие, более важные дела.

— Ошибка? — негромко повторила Эмма.

Зак увидел несчастные глаза девушки, и у него засосало под ложечкой.

— Не смотри на меня так! — проворчал он и отвернулся.

— Ты не хочешь меня видеть? — спросила она.

Вот черт! Эмма была тем, что Мораг называла нагрузкой на организм. Но у него не хватало духу быть с ней резким.

Конечно, он не хотел ее видеть. Тем более в этой дурацкой майке. Как-никак он на работе. У него нет времени на борьбу с физическим влечением. Но соблазн был велик. Зак решительно отвел глаза от ее длинных, стройных босых ног. О господи, что за искушение! Едва оформившийся ребенок с улыбкой капризной феи превратился в сногсшибательную женщину. Впрочем, она была сногсшибательна еще подростком, причем до такой степени, что он с отчаяния воспользовался Самантой как противоядием. Но восемь лет — долгий срок для мужчины, вынужденного избегать приманки, бесстыдно разложенной для него этой легкомысленной бабочкой в женском облике с моральными принципами бродячей абердинской кошки и маниакальной страстью москита к крови.

К его крови.

Пытаясь сдержаться, Зак наклонился и поднял рюкзак. Саймон и все остальные считали манию Эммы забавной. Но Кент не видел в этом ничего забавного.

Она все еще смотрела на него с выражением обиженной маленькой девочки. Едва ли это было отрепетировано.

— Да. — Раздражение заставило его быть лаконичным. — Я не хочу тебя видеть. Не хочу видеть никого, кроме Харви. Я приехал работать, Эмма. Работать, а не развлекаться. — Видя, что Эмма продолжает смотреть на него с упреком, Кент тряхнул головой и с досадой сказал: — Извини. Я не хотел тебя обидеть. Я против тебя ничего не имею. — Иметь-то он имел, но говорить об этом не стоило.

— Слава богу, — ответила Эмма. — Потому что я имею несчастье жить здесь. — Она повернулась к нему спиной и пошла на кухню.

Зак вздохнул и взялся за перила, но его настиг тихий обиженный голос:

— Значит, завтракать ты не будешь…

Завтракать? Единственное, чего он хотел, это спать. Но если совместный завтрак хоть как-то утешит Эмму, он стоит того, чтобы на часок отложить сон.

— Да, — с преувеличенным энтузиазмом произнес он. — Да, если ты предлагаешь, я с удовольствием позавтракаю. Спасибо.

Салаты у нее были неплохие. Может быть, теперь она отважится на яичницу.

— Пятнадцать минут, — сказала Эмма. — Если Харви даст мне подойти к плите.

Харви был не дурак. Подавив зевок, Зак отправился смывать с себя следы бессонной, но плодотворной ночи.

Когда через пятнадцать минут он спустился, в холле не пахло ни кофе, ни яичницей, ни тостами с маслом. С привычной осторожностью он прошел на кухню и почуял запах горелой шерсти. Так могли пахнуть жареные носки.

Он слегка приоткрыл дверь… и оцепенел.

Эмма, на которой не было почти ничего, кроме фартука Харви, стояла на кухонном столе, держа в руке швабру, и пыталась достать ею до потолка, к которому прилипло нечто напоминавшее содержимое ассенизационного обоза.

— Эмма! — возопил Зак. — Что ты делаешь?

Девушка слегка покачнулась.

— Мою потолок, — сдавленным шепотом ответила она. — Вернее, пытаюсь.

— Почему? — Он подошел к краю стола и посмотрел на Эмму снизу вверх. — Когда я видел его в последний раз, он был чистым.

— Когда вы видели его в последний раз, мистер Кент, — прозвучало за его спиной, — мисс Эмма не пыталась жарить оладьи. Мисс Эмма, я говорил вам, правда? Говорил вам…

— Я хотела их перевернуть, — сказала Эмма, опуская швабру и кренясь набок, — но они начали гореть и прилипли к сковородке. А потом все четыре отлепились и взлетели в потолок.

Зак посмотрел на тяжелую черную сковородку, в которой дымились неаппетитные горелые крошки.

— Ты налила слишком мало масла…

— Спасибо, что сказал.

Харви прочистил горло.

— Лучше бросьте, мисс Эмма. Лучше бросьте. Вы свернете себе шею.

Эмма снова покачнулась.

— Нет. Нет, не брошу, Харви. Но спасибо тебе за заботу.

Зак задумался. Кажется, это был камень в его огород. Его обвиняли в недостатке сочувствия.

— Уходишь, Харви? — спросил он, видя, что старик надел пиджак.

— Если вы и мисс Эмма не против. Моя сестра — та, что живет в Манхэттене, — неважно себя чувствует. — Он покачал седой головой. — Совсем неважно. Нуждается в операции. В…

— О, мне очень жаль. Конечно, у нас все будет в порядке, — сказала Эмма, сжимая швабру так крепко, что побелели костяшки. — Ты можешь оставаться там сколько потребуется, Харви. Конечно, можешь. Не вздумай торопиться.

Харви несколько раз странно хмыкнул и шаркая вышел в дверь.

— Бедный Харви, — сказала Эмма. — Похоже, он сильно взволнован.

— Да. Ты собираешься провести там весь день? — спросил Зак.

Эмма попыталась взмахнуть шваброй.

— Нет. Я не могу достать до потолка. Думаю, Харви прав. Пускай все остается как есть. — Она выпустила швабру и протянула руки. — Помоги мне слезть, пожалуйста.

Зак уставился на полосатый фартук, прикрывавший бедра Эммы, тяжело вздохнул и положил руки на ее талию.

— Ммм… — промурлыкала Эмма и спрыгнула со стола к нему в объятия.

Зак разжал пальцы, и его ладони скользнули по гладким бедрам. Она была такая мягкая, такая женственная, даром что худенькая… И пахла тоже женственно. Так пахло от его сестры Джин, когда она собиралась на танцы. Каким-то цветком… Только не фиалкой. Эмма ничем не напоминала фиалку. Тем более желтофиоль[13]. Скорее уж львиный зев…

Прекрати, Кент! Зак заставил себя вернуться к действительности. Это было невозможно. Смешно. Он не мог…

— Эмма, — услышал он свой хриплый голос, — Эмма, ради бога… — Зак попытался отодвинуться, но руки Эммы уже лежали на его груди, и она улыбалась ему самой нежной, самой лукавой и самой обольстительной улыбкой, которую он когда-либо видел.

Когда Эмма подняла руку и погладила Зака по щеке, он окончательно потерял голову.

Ее губы — те самые губы, к которым он прикасался всего лишь раз в жизни с намерением преподать ей урок, — были в дюйме от его собственных. Когда Зака окутал женственный аромат, заставлявший забыть причину его отчаянного сопротивления, он закрыл глаза. А потом поцеловал девушку, и ее губы оказались такими же нежными и мягкими, как все остальное. У них был вкус мятного чая и меда. А он хотел большего, хотел пить, пока не утолит жажду, а потом опять наполнить стакан и начать снова…