захватывавшая территорию нашего сада; вскоре стало казаться, будто даже деревья в саду в ужасе воздевают к небесам свои руки-ветви и взывают о помощи. Когда ко мне подходила какая-нибудь моя фрейлина, или же в дверь осторожно скребся доктор Льюис, или же просил аудиенции кто-то из лондонских заговорщиков, у всех на устах был только один вопрос: что происходит? Словно я могла на него ответить! Словно мне было известно больше, чем им! Словно я умела предсказывать будущее! Ведь и меня сутками преследовало одно и то же: неумолчный стук дождевых капель и вой ветра. Ведь и я с надеждой и ужасом непрерывно смотрела на покрытое клочьями туч небо. Ведь даже о том, что творится и в полумиле от нашего дома, я не имела ни малейшего представления. Хотя там могло быть все, что угодно: убийство, резня, заглушенная потоками льющейся с неба воды, — и никто бы ничего не узнал, никто бы ничего не услышал за ревом ветра, никто бы даже пожара не смог разглядеть сквозь сплошную пелену дождя.
Ночи я проводила в часовне, молясь о безопасности сына и успехе нашего дела, но Господь по- прежнему не внимал моим молитвам; лишь неумолчно грохотал ливень по крыше, да свистел ветер, приподнимая черепицу на кровле, и в итоге я решила, что сам Господь лишен доступа к разверзшемуся над Англией аду, вызванному магическими заклятиями этой ведьмы, а значит, я уже никогда не услышу Его голос.
Но тут — наконец-то! — я получила письмо от моего мужа из Ковентри.
Король приказал мне оставаться при нем; по-моему, он весьма сомневается в моей лояльности. Кроме того, он послал за моим сыном, лордом Стренджем, и был страшно мрачен, выяснив, что тот давно уже покинул дом, причем вместе с войском в десять тысяч человек, но никому не сказал, куда направляется. Слуги моего сына клянутся: он сообщил им лишь, что собирает армию, дабы сражаться за правое дело. Разумеется, я заверил Ричарда, что мой сын наверняка идет нам на помощь и вскоре воссоединится с нами, поскольку присягал на верность своему королю; однако его что-то пока не видно в замке Ковентри, который временно стал нашим штабом.
Бекингем попал в ловушку в Уэльсе из-за невероятно разлившегося Северна. А твой сын, полагаю, в такой шторм даже из гавани выйти не может. Войска королевы не в состоянии передвигаться по затопленным дорогам, к тому же герцог Норфолк уже поджидает их. Боюсь, задуманный тобой мятеж обречен на провал, и победили тебя дожди и разлившиеся реки. Эти разливы уже назвали Водами герцога Бекингема; они и впрямь ко всем чертям смыли и его самого, и его амбиции, а заодно и твои чаяния. Такой непогоды, пожалуй, не бывало с тех пор, как королева Елизавета во время битвы при Барнете напустила тот дьявольский туман, желая скрыть от неприятеля войско своего мужа, или когда она призвала себе в союзники южный ветер, который помог Эдуарду благополучно вернуться домой из ссылки. Никто уже не сомневается, что Елизавета способна на такое; остается лишь надеяться, что она остановится прежде, чем нас всех смоет. Но почему она делает это? Может, теперь она действует против тебя? Что же послужило причиной? Неужели она узнала — допустим, с помощью своего внутреннего зрения, — какая страшная судьба выпала ее сыновьям? И выведала, чьих это рук дело? Неужели она думает, что к этому причастна именно ты? И хочет в отместку утопить твоего сына?
Уничтожь оставшиеся у тебя письма и документы и отрицай все, в чем тебя станут обвинять. Ричард возвращается в Лондон, и на Зеленой башне в Тауэре уже строят виселицу. Если он верит хотя бы половине того, что ему говорят о тебе, то на эту виселицу угодишь ты, и я буду не в силах спасти тебя.
ОКТЯБРЬ 1483 ГОДА
Всю ночь я простояла на коленях в часовне, но так и не поняла, услышал ли Господь мои мольбы сквозь дьявольский вой бури. Генри вышел в море из бретонской гавани на пятнадцати военных кораблях и с пятитысячной армией, но почти все потерял во время шторма, лишь двум кораблям удалось с огромным трудом добраться до южного берега Англии. Там им сразу же стало известно о том, что Бекингем побежден разлившейся рекой, воды которой легко погасили пожар мятежа, а Ричард, не замочив башмаков, поджидает тех, кто сумел выжить, чтобы казнить как предателей.
И Генри, вновь повернувшись спиной к стране, которая должна была бы принадлежать ему, поднял паруса и поплыл обратно в Бретань. Да, он бежал, точно слабовольный трус, и оставил меня здесь без защиты, когда Ричарду, несомненно, стало ясно, что именно я виновна в заговоре и попытке восстания. Мы с сыном снова были разлучены, хотя и встретиться даже не успели; теперь мне казалось, что эта разлука станет вечной. Генри и Джаспер бросили меня, заставили лицом к лицу встретиться с королем, который, горя жаждой мщения и обезумев от ярости, шел на Лондон, точно неумолимый враг, стремящийся захватить чужую территорию. Доктор Льюис исчез, скрывшись в Уэльсе; епископ Мортон, сев на первое же судно, способное поднять паруса после таких штормов, отбыл во Францию; люди Бекингема под прикрытием низко висящих темных туч потихоньку ускользнули из столицы; родня королевы тоже разными путями пробиралась в Бретань и присоединялась к тому, что осталось от временного двора моего сына. Зато мой муж, как ни в чем не бывало, приехал в Лондон в свите короля Ричарда, красивое лицо которого прямо-таки почернело от бешеного гнева. Такой гнев способен испытывать только предатель, которого, в свою очередь, тоже предали.
— Он все знает, — кратко и без малейшего сочувствия сообщил лорд Стэнли, прямо в дорожном плаще входя в мою спальню. — Он знает о твоем преступном сговоре с королевой Елизаветой и подвергнет твои действия судебному расследованию. У него имеется по меньшей мере полдюжины свидетелей. Многим мятежникам из Девона и даже из восточных графств не только известно твое имя, у них имеются и твои письма.
— Но, муж мой, он же не осмелится…
— Ты, безусловно, виновна в предательстве, а это карается смертью.
— Однако если он думает, что ты верен ему…
— Я действительно ему верен, — поправил меня супруг. — Это отнюдь не вопрос чьего-то мнения, это факт. И дело не в том, что король думает, — дело в том, что он видит собственными глазами. Пока Бекингем добирался к месту назначенной встречи, пока ты упорно призывала своего сына вторгнуться на территорию Англии и платила мятежникам, пока Елизавета поднимала южные графства, я постоянно был рядом с королем. Я давал ему советы, я ссужал его деньгами, я велел своим людям защищать его, преданный, как и все северяне. И теперь он доверяет мне так, как никогда не доверял прежде. Мой сын собирает для него армию.
— Но армия твоего сына была предназначена мне! — воскликнула я.
— Мой сын будет это отрицать, и я тоже. Мы заявим, что ты лжешь, и никто ничего не докажет. Никогда.
Помолчав, я неуверенно спросила:
— А ты, муж мой, вступишься за меня?
Он озадаченно посмотрел на меня, словно вполне мог ответить «нет».
— Ну, тут стоит поразмыслить, леди Маргарита. Мой король Ричард исполнен гнева и горечи; он никак не может смириться с тем, что даже герцог Бекингем, его лучший друг, его единственный друг, оказался изменником. А ты? Он был потрясен тем, что ты неверна ему. Ты, которая несла во время коронации шлейф его жены, ты, которая стала ей другом, ты, которая приветствовала ее, когда она прибыла в Лондон. Для Ричарда это стало болезненным предательством. Непростительным. И он считает тебя не менее лживой, чем Бекингем, твой родственник. Кстати, Бекингема он велел казнить на месте.
— Бекингем мертв?
— Да, ему отрубили голову прямо на рыночной площади в Солсбери. Ричард не пожелал даже увидеться с ним, слишком уж был разгневан. И король полон ненависти к тебе. Ведь именно ты сказала королеве Анне «Добро пожаловать в столицу вашего королевства», а она так тосковала по Лондону. Ты, преклонив колено, клялась Ричарду в преданности и желала добра. А потом коварно рассылала письма всем
