могущественный союз, что мы ждем лишь вестей об их смерти и готовы немедленно перейти к решительным действиям.

Наконец-то я получила то, что мне причиталось. Я унаследовала королевство, о котором мечтала, молясь Девственнице Жанне и стремясь стать такой, как она, единственная девушка на свете, которая не только предвидела возрождение своей страны, но и поняла — узнав об этом от самого Господа Бога! — что для этого следует сделать. Мои покои в нашем со Стэнли лондонском доме превратились в секретный штаб по подготовке мятежа; каждый день там появлялись гонцы, принося и унося вести о том, как идет сбор рекрутов и их вооружение, отсылая или, напротив, доставляя денежные средства, а также тайно вывозя из города собранное оружие. На моем рабочем столе, некогда заваленном книгами — свидетельствами моей преданности наукам, — теперь были расстелены тщательно скопированные карты, а в запертых ящичках стола прятались коды к расшифровке секретных посланий. Мои фрейлины привлекали к общему делу мужей, братьев и даже отцов, заставляя их клясться, что они свято сохранят тайну. Мои друзья-церковники как в столице, так и в моих провинциальных владениях, также поддерживали постоянную связь друг с другом, опутывая всю страну паутиной конспирации. Я сама решала, кому из них можно доверять, а кому не стоит, и всегда в первый раз обращалась к каждому лично. Не менее трех раз в день я молилась, преклонив колена у алтаря, и мой Бог благословлял меня на эту праведную борьбу.

Доктор Льюис по-прежнему являлся ниточкой между мной и королевой Елизаветой; почти каждый день он посещал ее, а она, в свою очередь, ставила задачи тем, кто еще оставался верен ей и принцам Йоркским; среди этих людей были и ее братья, и аристократы, и ее старые, надежные слуги. Братья Елизаветы и ее сын от первого брака с Джоном Греем рассредоточились по разным городам поблизости от Лондона и втайне вербовали на свою сторону всех, кто готов защищать Йорков; я же вербовала всех, кто готов сражаться за Ланкастеров. Мой управляющий Реджинальд Брей успевал повсюду, а мой дорогой друг епископ Джон Мортон, все еще находившийся как пленник в доме герцога Бекингема, но успевший с ним подружиться, каждый день сообщал герцогу, как успешно продвигаются у нас дела и как идет подготовка войска. Мне же Мортон писал, что сам Бекингем втайне вооружает собранную им многотысячную армию. Всем своим людям я гарантировала, что мой сын, одержав победу, непременно женится на принцессе Йоркской и объединит страну. Эта идея многим пришлась по вкусу и привлекла в наши ряды новых соратников. Однако самих Йорков, как и большую часть простого люда, судьба моего сына совершенно не интересовала; им хотелось одного: освободить принцев. Ради этого они сплотились с нами против Ричарда; да они пошли бы на сговор с любым союзником, даже с самим дьяволом, если бы он помог спасти сыновей Эдуарда!

Герцог Бекингем, судя по всему, пока был верен нашим общим планам, но я не сомневалась: у него есть и свой план, весьма отличный от моего. Впрочем, мне он обещал, что проведет всех своих вассалов, а также тех, кто верен Тюдору, через уэльские болота, затем переправится с ними через Северн и пересечет западную границу Англии.[46] Примерно в то же время мой сын Генри должен был высадиться со своим войском на южном побережье Англии и устремиться на север. Армия вдовствующей королевы была собрана в южных графствах, где она пользовалась максимальной поддержкой. Ричард по-прежнему находился в северных графствах, и было ясно, что ему придется буквально по крохам, на ходу формировать отряды, продвигаясь на юг, к Лондону, и по дороге встретиться не с одной, а с тремя вражескими армиями. В общем, ему оставалось лишь выбрать место своего последнего боя, где его и настигнет смерть.

Джаспер и Генри приняли в свое войско вчерашних заключенных и уличных бродяг из самых неблагополучных городов Северной Европы. Среди их наемников были и отъявленные мерзавцы, и отчаявшиеся узники, которых выпустили из тюрьмы с одним условием: либо они честно воюют под знаменем Тюдора и в случае победы обретают свободу и часть добычи, либо возвращаются в тюрьму. Мы даже не надеялись, что они выдержат более одной массированной атаки, и уж совсем не верили ни в их преданность, ни в то, что они будут верны данному слову. Но уже одной численности этого войска должно было хватить для победы в битве. Джаспер собрал целых пять тысяч таких людей и действительно отлично их подготовил, так что теперь они способны были нагнать страху на жителей любой страны.

Ричард, находясь далеко в Йорке и наслаждаясь преданностью его жителей, для которых он был любимым сыном, понятия не имел о наших замыслах, о готовящемся в самом сердце Англии мятеже; впрочем, он был достаточно проницателен и отдавал себе отчет, что мой сын Генри Тюдор представляет собой нешуточную опасность, и все пытался убедить короля Людовика Французского создать с ним союз, условия которого предполагали бы выдачу моего сына. Кроме того, Ричард надеялся заключить перемирие с Шотландией. Он также понимал, что рано или поздно мой сын начнет собирать войско; знал он и о помолвке Генри с принцессой Йоркской, и о некоем общении между моим сыном и королевой Елизаветой, а потому вполне мог предположить, что совместные действия они начнут либо осенью, при благоприятных ветрах, либо весной. Да, все это было Ричарду известно, и наверняка он опасался новой войны. Однако он понятия не имел, какое место во всем этом отведено мне; он так и не сумел разобраться, кто я: верная жена его надежного союзника, которого он купил щедрым жалованьем, высокой должностью и подачками, или прежде всего мать человека, имеющего все права на престол. Так что королю приходилось смотреть в оба и выжидать, гася собственные страхи, недоумения и сомнения.

Но самое главное, Ричард до сих пор не замечал той огромной тени, что накрыла собой все его надежды и подточила сами основы его безопасности: он не догадывался, что его соратник и ближайший друг герцог Бекингем, человек, который помог ему взойти на трон, который присягал ему на верность, который был до мозга костей ему предан, который стал ему почти братом, не только пошел против него, но и поклялся его уничтожить. Бедный Ричард! Не ведая ни о чем, он пировал себе в Йорке, упиваясь победой и любовью своих северных друзей и сородичей, понятия не имея о том, что его лучший друг, которого он полюбил, как брата, и впрямь оказался таким же, как все братья Йорки: таким же лживым, ревнивым и завистливым.