Проснувшись, как обычно, немного раньше положенного, я изгибаюсь так, чтобы дотянуться до низа пижамных штанов, не ослабив при этом натяжение подоткнутого одеяла. Я должен вылезать из кровати, как и все остальные, плавно и через верх. У этого способа два преимущества: он напоминает нам, что надо быть осторожным с кроватью, и освобождает нас от необходимости заправлять постель каждое утро.
Я стараюсь выглядеть естественно. Только тот, кто знает, обратит внимание на нелепо подвернутую штанину. Остальные же бегут скорее в ванную и туалет, чтобы занять раковину поудобнее. У меня такое впечатление, что все напрасно. Снимаю пижаму и готовлюсь к пробежке.
Мои приятели уже в зале. Они хлопают друг друга по ладоням, чтобы взбодриться. Мы встаем на исходные позиции.
Начали.
Первый круг: Клавдий, бегущий в обратном направлении, задевает меня. Мне показалось, что он хочет мне что-то сказать. Но я должен думать о беге.
Второй круг.
— Другой — это я.
Клавдий, это сказал Клавдий!
Третий круг.
— Ну, ты понял? — спрашивает он.
Четвертый круг.
— Да, понял.
Пятый круг.
— Пока еще рано, — сообщает он.
Он прав. Бег, только бег…
Конец. Результаты средние. Мы стоим в центре зала, восстанавливаем дыхание. Ко мне подходит Клавдий.
— Ты удивлен?
— Да, но доволен. Почему ты не захотел выслушать меня после холодильника?
— Я ждал приказа.
— Павел с нами?
— Нет. Он — предатель.
Мы отправляемся на другие занятия.
— Твой друг — предатель?
— Он мне не друг. Я слежу за ним. Давай разделимся, а то мы уже слишком долго вместе.
Во время урока по сельскому хозяйству у меня плохо получается записывать. Если б я не взял себя в руки, все время сидел бы и разглядывал Клавдия. Это он… Я ни о чем не догадался. Как же так?
Нам надо как-то сорганизоваться, выбрать подходящее время для обмена информацией так, чтобы не вызывать подозрений у Цезарей и всех остальных. Помимо хора, где у каждого свое определенное место, ни на одном занятии я не нахожусь рядом с Клавдием. Как отнесутся мои верные Марк и Октавий к тому, что мне придется отдалиться от них? И как отделаться от Павла?
В конце занятия Марк спрашивает:
— Да что с тобой сегодня? Ты как будто не с нами. О чем задумался?
Поскольку я замешкался с ответом, он высказывает предположение:
— Все думаешь о Спурии?
Я машинально соглашаюсь, и образ молодого забойщика всплывает у меня перед глазами. Я чувствую, как мной овладевает болезненное чувство стыда.
— Надо бы о нем позаботиться.
— Но как, Мето? — спрашивает Октавий.
— Спросить у Цезаря, можно ли его навестить.
— Ты же знаешь, что мы должны ждать, пока Цезарь сам это предложит.
— Но если он забудет, мы ничего не узнаем сегодня.
Марк добавляет:
— Ты оставайся, а я пойду спрошу.
— Хорошо.
Я мог бы добавить «спасибо», поскольку должен был вести себя скромно и неприметно. Но с тех пор, как я узнал, что нас двое, я чувствую себя непобедимым.
На обеде Марк садится напротив меня. Он начинает рассказывать:
— Цезарь сказал, что Спурий очнулся, но он останется в санчасти еще неделю.
— А навестить его можно?
— Цезарь сказал, что это не очень хорошая идея, потому что Спурию нужен покой.
— Как тебе показалось: он врет?
— Да нет, почему? Подождем неделю, прежде чем делать выводы.
Я поражаюсь, почему после стольких лет мы все еще верим им.
В начале хорового занятия случается небольшой инцидент. Один малыш спотыкается, возможно, потому, что его толкнули, и, падая, цепляется за другого. Начинается потасовка. Еще один вмешивается, чтобы разнять их. В результате: три порванные ленты.
— Это несчастный случай, несчастный случай! — кричит Мамерк. — Цезарь, пожалуйста!
— Вот черт! — рычит Аппий, Темно-синий.
Малыш Целий повторяет в слезах:
— Я не виноват! Я не виноват!
Цезарь 5 вмешивается с широкой улыбкой на лице. Не говоря ни слова, он собирает ленты и рукой зовет за собой троих участников происшествия. Голубого, Фиолетового и Синего. Мамерк больше не причитает, он рассержен. Если бы не было свидетелей, он бы треснул виновного.
Подобные сцены разорванных лент я видел десятки раз, но сегодня посмотрел на все другими глазами. Раньше я всегда считал разрыв лент естественным этапом, необходимым переходом, обязательным в неизбежном развитии. Но сегодня это была явная постановка, спровоцированный акт для восстановления равновесия. Я все понял, и я в этом уверен: Спурий мертв. Поэтому и понадобились новый Красный, новый Фиолетовый и новый Синий. И еще нужно место для нового Голубого, который скоро появится. Самое главное — заткнуть «дыру», оставленную Спурием, которого они поспешат забыть.
Начиная с сегодняшнего дня никто больше не смеет справляться о нем. Марк знает, что я с ним об этом больше не заговорю. К чему рисковать холодильником?
По окончании хора Клавдий снова подходит ко мне:
— Поговорим перед инчем?
— Если хочешь. Что со Спурием?
— Забудь о нем. Его вывезли сегодня ночью.
— Откуда ты знаешь?
— Мне сказали.
— Ты знаешь, кто?
Он не отвечает. К нему подходит Павел. Я отправляюсь искать Октавия и Марка.
Среди малышей идет громкий разговор:
— Я расскажу об этом Цезарю. Я видел, как он его толкнул, — заявляет Кезон.
— Не говори ничего, — предупреждает его Децим, — в лучшем случае его отругают.
— Мне наплевать, мне надело его прикрывать.
— Забудь! Я тебе говорю. Я больше не пойду с тобой в холодильник.
